Так называется самое известное произведение Юлиуса Фучика, чешского журналиста, коммуниста, героя движения Сопротивления, имя которого носит одна из казанских улиц.

В 2013 году исполняется 110 лет со дня его рождения и 70 лет со дня смерти.

Об одном прошу тех, кто переживет это время: не забудьте!

Не забудьте ни добрых, ни злых.

Терпеливо собирайте свидетельства о тех, кто пал за себя и за вас.

Юлиус Фучик

Для многих имя Юлиуса Фучика стало символом беззаветного служения родине и человечеству, символом оптимизма, силы и мужества.

Юлиус Фучик родился в Праге, в семье рабочего-токаря. Рано обнаружились его литературные способности. Еще будучи студентом училища, он выпускал рукописные журналы, а в пятнадцать лет начал свой трудовой путь в периодической печати.

Поступив на философский факультет Пражского университета, Фучик активно участвовал в общественной и политической жизни. В 1921 году вступил в ряды Коммунистической партии Чехословакии.

С этого момента и до конца жизни деятельность его неразрывно была связана с коммунистическим движением. В 20-е годы Фучик он редактировал журналы «Авангард» и «Творба», сотрудничал в центральном органе КПЧ – «Руде право». В журналах и газетах печатались его многочисленные очерки и статьи на политические и литературные темы.

В 1930 году Фучик во главе рабочей делегации был направлен в Советский Союз. Из-за отказа чехословацкого правительства выдать визу на выезд делегатам пришлось пересекать границу нелегально.

Находясь в Советском Союзе, Фучик побывал в Средней Азии, Ленинграде, Москве и многих других местах. По возвращении в Чехословакию написал книгу «В стране, где завтра означает уже вчерашний день» (1932), в которой с восторгом рассказывал о том, что увидел в СССР.

В 1934-1936 годах Фучик снова побывал в Советском Союзе как корреспондент «Руде право». Репортажи и очерки Фучика об СССР можно выделить в особую группу. Фучика поразил трудовой подъем, энтузиазм народных масс. Фучик писал о том, что идеи Ленина получили огромное распространение во всем мире, отмечал мудрую политику Сталина, а голод, насильственную коллективизацию и репрессии будто даже не заметил.

После оккупации Чехословакии немецко-фашистскими войсками, когда компартия ушла в подполье, Фучик перешел на нелегальное положение. В 1941 году он был избран в состав Центрального Комитета. В течение двух лет успешно руководил подпольной коммунистической печатью: издавал журналы, редактировал газеты, писал статьи.

Литературное наследие Фучика очень разнообразно. Литературно-критические статьи Фучика имели большое значение для развития чешской литературы. Связывая прошлое с настоящим, они звали к борьбе с реакцией, прокладывали пути для прогрессивных писателей.

Наряду с литературными статьями большой интерес представляют статьи и очерки Фучика на политические темы. Они посвящены стачкам и забастовкам чехословацких трудящихся, разоблачению произвола властей и защищающих его буржуазных журналистов. Он остро критиковал социал-демократов.

Многие статьи Фучика были направлены против фашизма. В «Открытом письме министру Геббельсу», распространенном как подпольная листовка, Фучик от лица всей чешской интеллигенции обращал к Геббельсу такие слова:

«Мы, чешские музыканты, артисты, писатели, инженеры, мы, кому насильно закрыла рот ваша цензура, мы, чьи руки связаны вашим террором, мы, чьи товарищи испытывают нечеловеческие страдания в ваших тюрьмах и концентрационных лагерях. Мы, чешская интеллигенция, отвечаем вам, министр Геббельс! Никогда – слышите вы? – никогда мы не изменим революционной борьбе чешского народа, никогда не пойдем к вам на службу, никогда не будем служить силам мрака и порабощения!»

Особым оптимизмом проникнута статья Фучика «Под знаменем коммунизма», которая вышла в январе 1942 года:

«Ныне, в дни беспощадной борьбы, когда полыхают огни войны, мы не менее ясно видим перспективу подлинного спокойствия и настоящего, прочного мира, ясно предвидим расцвет и счастье свободных народов Европы и всего земного шара, видим нарождающийся новый мир».

С гордостью он отмечал, что в это тяжелое для всех время из всех партий Чехословацкой республики только одна-единственная Коммунистическая партия сражается с фашизмом.

В апреле 1942 года, когда нацисты начали кроваво мстить чешским патриотам за покушение на фашистского правителя протектората Чехии и Моравии Рейнхарда Гейндриха, Фучик был арестован и заключен в пражскую тюрьму Панкрац. Поначалу он отказывался давать какие-либо показания. Однако когда реальная угроза ареста нависла над тремя известнейшими чешскими поэтами – Ярославом Сейфертом, Витезславом Незвалом и С.К. Неуманном, Фучик сделал самый рискованный шаг в своей жизни – рассказал гестаповским следователям мифическую версию своей нелегальной деятельности, чтобы отвести угрозу от своих друзей.

Больше тринадцати месяцев пробыл чешский писатель и журналист в гестаповских застенках в ожидании смертного приговора. Гитлеровские палачи подвергали его мучительным пыткам.

Однако даже, находясь в таком заточении, Фучик не терял присутствия духа. В фашистской тюрьме он написал свое наиболее значительное произведение – «Репортаж с петлей на шее». Помощь в написании книги журналисту оказал тюремный надзиратель, чех по национальности – Адольф Колинский. Он «добровольно» завербовался в СС, чтобы помогать своим соотечественникам. Фучику, которого знал по публикациям в газете «Руде право», он предложил написать «что-то для будущего». Но Фучик не сразу ему доверился, считая, что человек в униформе – провокатор. Прошло полгода, прежде чем журналист ему поверил.

Каждый день Колинский приносил Фучику бумагу и карандаш, а исписанные листки тайком выносил из тюрьмы. Последняя страница была дописана заключенным 9 июня 1943 года, за день до отправки его в Берлин.

Жена писателя, Густа Фучикова, находившаяся в заключении в концентрационном лагере, после освобождения встретилась с Колинским. Ей удалось собрать тюремные записки мужа, спрятанные у разных людей. Их она и издала отдельной книгой в 1946 году.

«Репортаж с петлей на шее» знакомит читателей с антифашистской борьбой в оккупированной Чехословакии. Рассказывая о себе, о своем аресте, писатель одновременно ведет повествование о тех людях, которые находились рядом с ним.

Фучик воспел необыкновенную силу воли подпольщиков, их исключительное мужество, веру в правоту своего дела. Раскрывая тему жизни в тюрьме, писатель создал много ярких образов. Это были и заключенные, и надзиратели.

Яркий образ «папаши» – шестидесятилетнего учителя Иозефа Пешека. «Ночами он бодрствовал надо мной и белыми холодными компрессами отгонял подходившую смерть, – пишет Фучик. – Он самоотверженно удалял гной из моих ран и ни разу не подал вида, что слышит гнилостный запах, исходивший из тюфяка. Он стирал и чинил жалкие лохмотья рубашки, которая стала жертвой первого допроса, а когда она окончательно развалилась, натянул на меня свою.

Рискуя получить взыскание, он принес мне маргаритку и стебелек травы, сорвав их во дворе во время получасовой утренней прогулки. Когда меня уводили на новые допросы, он провожал меня ласковым взглядом, а когда я возвращался, прикладывал новые компрессы к моим новым ранам. Он ждал моего возвращения с ночных допросов и не ложился спать, пока не укладывал меня, заботливо укрыв одеялом».

Несмотря на то, что люди находятся в тюрьме и ждут смерти, их сердца проникнуты духом борьбы, уверенностью в грядущей победе. Так, заключенные отметили день 1 Мая своеобразной маевкой: они имитировали удары молотом и серпом: «Чуточку воображения – и товарищи поймут: серп и молот».

Временами Фучик делает отступления, возвращаясь к прошлому, пытается объяснить причины своего ареста и ареста других. Отдельные главы его книги являются художественными рассказами о соратниках. Необыкновенным лиризмом, огромной нежностью проникнуты высказывания писателя о жене Густе, боевом друге его суровой жизни.

Не все находили мужество быть до конца верными своему долгу. Тяжелые испытания фашистской тюрьмы оказывались не под силу слабовольным людям. Этих испытаний не выдерживает связной Фучика – Мирек. Он выдал явки, имена товарищей, расшифровал захваченные бумаги.

Но таких предателей, как Мирек, было ничтожно малое количество.

В «Репортаже…» создана целая галерея тюремных надзирателей. Писатель воссоздает отталкивающие образы гестаповцев Зандера, Фридриха, Иозефа Бема. В то время как в камерах заключенные были связаны между собой чувством дружбы, взаимопомощи, надзиратели жили в атмосфере предательства, слежки, доносов.

Среди них тоже встречались разные люди. Вот надзиратель по кличке «Самаритянин», заменявший тюремного фельдшера. Это отъявленный нацист, выбивающий зубы заключенным и заставляющий их глотать полную ложку соли или песка как универсальное средство от всех болезней.

Но и среди надзирателей встречались люди, взявшееся за эту работу, чтобы помочь заключенным. Таков полицейский Ярослав Гора, человек прекрасной, чистой души, Адольф Колинекий, чех, который выдал себя за немца, чтобы попасть в надзиратели.

Последние страницы репортажа посвящены работе подпольного ЦК Коммунистической партии Чехословакии, членом которого был Фучик. Рассказывая о партийной работе в условиях фашистского террора, автор подчеркивал несокрушимость партии. Падал боец, но на его место становились двое, трое…

Отличительными чертами «Репортажа с петлей на шее» является необыкновенная искренность и лиризм, пронизывающий все произведение. Очень просто, без всякой рисовки ведет Фучик свой рассказ. В нем звучит неистребимая любовь к жизни, к людям.

Всегда, в любых условиях, в жизни и на пороге смерти, Фучика не покидало чувство уверенности в правоте своего дела, в неминуемом поражении фашизма, в грядущей победе коммунизма. Все это делало «Репортаж с петлей на шее» подлинно героическим произведением.

Ситуация, в которой вел свои записи Фучик, была пограничной между жизнью и смертью, с туго затянутой петлей на шее. Но вот что удивительно: даже в столь безвыходном положении он сохранял не только стойкость духа под пытками, но и невероятно зоркий и цепкий взгляд профессионала. Он мог бы пафосно обличать фашизм и собственных палачей, но предпочел иронию, которая в его ситуации обрела убийственный характер.

Но не все воспринимали Юлиуса Фучика как героя. В период после проведения «бархатной» революции, когда чехи избавлялись от коммунистических идолов, был пущен слух о сотрудничестве Фучика с гестапо. Засомневались и в достоверности тайных записок из Панкрацкой тюрьмы.

Вернуть доброе имя национальному герою помогла группа независимых историков, которая доказала непричастность чешского журналиста к фашистам и, проведя криминалистическую экспертизу, развенчала слух о неподлинном авторстве «Репортажа с петлей на шее».

8 сентября 1943 года по приговору берлинского суда Юлиус Фучик был казнен. Благодарное человечество почтило память мужественного человека, зафиксировав эту дату в календаре как Международный день солидарности журналистов. Фучик умер, как и жил – настоящим большим человеком, коммунистом.

Источники информации:

В.Н. Богословский, Н.И. Кравцов, А.И. Лозовский «Литература Чехословакии, Болгарии и Польши: 1927-1945» (1984)

«Высокая игра» Юлиуса Фучика». РИА-Новости

Сергей Ильченко. «Уроки профессионального мужества». «Невское время».

Аделя БАТМАНОВА

Производственная практика в редакции 2013 года

/jdoc:include type="modules" name="position-6" />

Сидеть, напряженно вытянувшись, уперев руки в колени и уставив неподвижный взгляд в пожелтевшую стену комнаты для подследственных во дворце Печена, – это далеко не самая удобная поза для размышлений. Но можно ли заставить мысль сидеть навытяжку?

Кто-то когда-то – теперь уж, пожалуй, и не узнать, когда и кто, – назвал комнату для подследственных во дворце Печена кинотеатром. Замечательное сравнение! Обширное помещение, шесть рядов длинных скамей, на скамьях– неподвижные люди, перед ними – голая стена, похожая на экран. Все киностудии мира не накрутили столько фильмов, окольно их спроецировали на эту стену глаза ожидавших нового допроса, новых мучений, смерти. Целые биографии и мельчайшие эпизоды, фильмы о матери, о жене, о детях, разоренном очаге, о погибшей жизни, фильмы о мужественном товарище и о предательстве, о том, ному ты передал последнюю листовку, о крови, которая прольется снова, о крепком рукопожатии, которое обязывает, – фильмы, полные ужаса и решимости, ненависти и любви, сомнения и надежды. Оставив жизнь позади, каждый здесь ежедневно умирает у себя на глазах, но не каждый рождается вновь.

Сотни раз видел я здесь фильм о себе, тысячи его деталей. Попробую рассказать о нем. Если же палач затянет петлю раньше, чем я закончу рассказ, останутся миллионы людей, которые допишут счастливый конец.

ГЛАВА I. ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ ЧАСА

Я тороплюсь, насколько это возможно для почтенного, прихрамывающего господина, которого я изображаю, – тороплюсь, чтобы поспеть к Елйнекам до того, как запрут подъезд на ночь. Там ждет меня мой «адъютант» Мирек. Я знаю, что на этот раз он не сообщит мне ничего важного, мне тоже нечего ему сказать, но не прийти на условленное свидание – значит вызвать переполох, а главное, мне не хочется доставлять напрасное беспокойство двум добрым душам, хозяевам квартиры.

Мне радушно предлагают чашку чаю. Мирек давно пришел, а с ним и супруги Фрид. Опять неосторожность.

– Товарищи, рад вас видеть, но не так, не всех сразу. Это прямая дорога в тюрьму и на смерть. Или соблюдайте правила конспирации, или бросайте работу, иначе вы подвергаете опасности себя и других. Поняли?

– Поняли.

– Что вы мне принесли?

– Майский номер «Руде право».

– Отлично. У тебя что, Мирек?

– Да ничего нового. Работа идет хорошо…

– Ладно. Все. Увидимся после Первого мая. Я дам знать. И до свиданья!

– Еще чашечку чаю?

– Нет, нет, пани Елинкова, нас здесь слишком много.

– Ну одну чашечку, прошу вас!

Из чашки с горячим чаем поднимается пар.

Кто-то звонит.

Сейчас, ночью? Кто бы это мог быть?

Гости не из терпеливых. Колотят в дверь:

– Откройте! Полиция!

– К окнам, скорее! Спасайтесь! У меня револьвер, я прикрою ваше бегство.

Поздно! Под окнами гестаповцы, они целятся из револьверов в комнаты. Через сорванную с петель входную дверь гестаповцы врываются в кухню, потом в комнату. Один, два, три… девять человек. Они не видят меня, я стою в углу за распахнутой дверью, у них за спиной. Могу отсюда стрелять беспрепятственно. Но девять револьверов наведено на двух женщин и трех безоружных мужчин. Если я выстрелю, погибнут прежде всего они. Если застрелиться самому, они все равно станут жертвой поднявшейся стрельбы. Если я не буду стрелять, они посидят полгода или год до восстания, которое их освободит. Только Миреку и мне не спастись, нас будут мучить… От меня ничего не добьются, а от Мирека? Человек, который сражался в Испании, два года пробыл в концентрационном лагере во Франции и во время войны нелегально пробрался оттуда в Прагу, – нет, такой не подведет. У меня две секунды на размышление. Или, может быть, три?

Мой выстрел ничем не поможет, я лишь избавлюсь от пыток, но зато напрасно пожертвую жизнью четырех товарищей. Так? Да. Решено.

Я выхожу из укрытия. – А-а, еще один!

Удар по лицу. Таким ударом можно уложить на месте.

– Hande auf! Второй удар. Третий. Так я себе это и представлял.

Образцово прибранная квартира превращается в груду перевернутой мебели и осколков. Снова бьют кулаками.

Вталкивают в машину. На меня все время направлены револьверы. Дорогой начинается допрос:

– Ты кто такой?

– Учитель Горак.

Я пожимаю плечами.

– Сиди смирно или застрелю!

– Стреляйте!

Вместо выстрела – удар кулаком.

Проезжаем мимо трамвая. Мне кажется, что вагон разукрашен белыми гирляндами. Свадебный трамвай сейчас, ночью? Должно быть, у меня начинается бред.

Дворец Печека. Я думал, что живым туда никогда не войду. А тут почти бегом на четвертый этаж. Ага, знаменитый отдел 11-А-1 по борьбе с коммунизмом. Пожалуй, это даже любопытно.

Долговязый, тощий гестаповец, руководящий налетом, прячет револьвер в карман и ведет меня в свой кабинет. Угощает сигаретой.

– Ты кто?

– Учитель Горак.

Часы на его руке показывают одиннадцать.

– Обыскать!

Начинается обыск. С меня срывают одежду.

– У него есть удостоверение личности.

– На чье имя?

– Учителя Горака.

– Проверить! Телефонный звонок.

– Ну конечно, не прописан! Удостоверение фальшивое. Кто тебе выдал его?

– Полицейское управление.

Удар палкой. Другой. Третий… Вести счет? Едва ли тебе, дружище, когда-нибудь понадобится эта статистика.

Фамилия? Говори! Адрес? Говори. С кем встречался? Говори! Явки? Говори! Говори! Говори! Сотрем в порошок!

Сколько примерно ударов может выдержать здоровый человек?

По радио сигнал полуночи. Кафе закрываются, последние посетители расходятся по домам, влюбленные медлят у ворот и никак не могут расстаться. Долговязый, тощий гестаповец, весело улыбаясь, входит в помещение.

– Все в порядке… господин редактор?

Кто им сказал? Елинеки? Фриды? Но ведь они даже не знают моей фамилии.

– Видишь, нам все известно. Говори! Будь благоразумен. Оригинальный словарь. Быть благоразумным – значит предать. Я неблагоразумен.

– Связать его! И покажите ему!

Час. Тащатся последние трамваи, улицы опустели, радио желает спокойной ночи своим самым усердным слушателям.

– Кто еще, кроме тебя, в Центральном Комитете? Где ваши радиопередатчики? Типографии? Говори! Говори! Говори!

– Разуть его!

В ступнях боль еще не притупилась. Это я чувствую. Пять, шесть, семь… Кажется, что палка проникает до самого мозга. Два часа. Прага спит, разве только где-нибудь во сне заплачет ребенок и муж приласкает жену.

– Говори! Говори!

Три часа. С окраин в город пробирается утро. Зеленщики тянутся на рынки, дворники выходят подметать улицы. Видно, мне суждено прожить еще один день.

Приводят мою жену.

– Вы его знаете?

Глотаю кровь, чтобы она не видела… Собственно, это бесполезно, потому что кровь всюду, течет по лицу, каплет даже с кончиков пальцев.

115 лет назад родился знаменитый чехословацкий журналист Юлиус Фучик - автор известной в свое время во всем социалистическом лагере книги "Репортаж с петлей на шее", которую он написал, находясь в пражской тюрьме “Панкрац” в годы Второй мировой войны. Это было откровением автора, ждавшего своего приговора, предположительно смертного. Данное произведение признано одним из лучших образцов социалистического реализма в литературе Чехословакии и не только.

Юлиус Фучик: биография

Родился будущий журналист и писатель в 1903 году в самом конце зимы в столице Чехии, Праге. В то время эта страна пока входила в состав Австро-Венгрии. Мальчика назвали в честь его знаменитого дяди-композитора - Юлиусом. Именно от него он унаследовал свою любовь к искусству. Самым популярным произведением, которое принадлежало Юлиусу Фучику-старшему, является марш "Выход гладиаторов". Каждый, кто хоть раз был в цирке, слышал эту мелодию. Отец же мальчика хотя и был по профессии токарем, однако очень увлекался театром, наряду с работой он играл в труппе театральной самодеятельности. Потом его заметили и пригласили в качестве актера в Швандовый театр. Так что семья Юлиуса Фучика была довольно творческой.

Какое-то время юный Юлек также пробовал следовать примеру отца и выступать на театральной сцене в различных постановках, но особой тяги к этому виду искусства он не испытывал, поэтому вскоре все бросил и занялся литературой и журналистикой

Патриотизм

Родители юного Юлиуса были большими патриотами, вот этот ген он точно унаследовал от них. Он учился на примере Яна Гуса и Карела Гавличека. Уже в 15-летнем возрасте записался в молодежную социал-демократическую организацию, а в 18 лет вступил в ряды Коммунистической партии Чехословакии.

Учеба и работа

После школы Фучик Юлиус поступил в Пражский университет, на факультет философии, хотя его отец мечтал, что сын станет высококвалифицированным инженером. Уже на первом курсе он стал редактором газеты «Руде право» - печатного издания компартии. На этой работе ему довелось познакомиться с известными чешскими писателями и другими деятелями политики и искусства. В 20 лет Юлиуса уже считали одним из самых талантливых журналистов компартии. Параллельно с “Руде право” он стал также работать и в журнале "Творба" ("Творчество"), а еще через какое-то время сам основал газету - "Хало новины".

Посещение СССР

В начале 1930-х годов Юлиус Фучик побывал в СССР. Основная цель его поездки заключалась в том, чтобы больше узнать о первой стране социализма и рассказать о ней чешскому народу. Молодой человек даже не предполагал, что эта поездка затянется на два года. Он был не только в Москве, но и в Узбекистане и Киргизии. Путешествуя по Средней Азии, также ознакомился с таджикской литературой.

Некоторых удивит, чем же чешского журналиста так привлекла Средняя Азия. Оказывается, неподалеку от города Фрунзе его соотечественники основали кооператив, и Юлиусу было интересно понаблюдать за их успехами. Вернувшись на родину, Фучик написал книгу, основываясь на свои впечатления, и назвал ее «Страна, в которой завтра является уже вчерашним днём».

Еще одна поездка

В 1934 г. Фучик отправился в Германию, в Баварские земли. Здесь он впервые ознакомился с идеей фашизма, был потрясен увиденным и назвал это массовое движение худшей разновидностью империализма. Об этом он написал немало очерков, однако в Чехии журналиста за это назвали бунтарем, смутьяном и даже хотели арестовать.

Чтобы избежать тюрьмы и преследований, Юлиус бежал в СССР. Несмотря на то что Советский Союз 30-х находился в ужасных условиях - экспроприация, голод и разруха, всего этого чешский журналист почему-то не заметил или не захотел увидеть. Для него Советы были примером идеального государства. Кроме первой книги об СССР он написал еще ряд очерков о стране своей мечты.

В середине 30-х известие о массовых сталинских репрессиях раскрыло глаза чешским коммунистам на действительную ситуацию, которая царила в первой стране социализма, однако Юлиус Фучик остался в числе “правоверных” и не усомнился в правильности советской власти. Разочарование пришло только в 1939 году, когда нацисты оккупировали чешские земли.

Семья

В 1938 году, возвратившись из Советского Союза, Юлиус решил не рисковать и поселился в деревне. Сюда же он пригласил свою давнюю возлюбленную Августу Кодечиреву и женился на ней. Однако счастье семейной жизни продлилось совсем недолго: с началом Первой мировой войны ему, как и другим антифашистам, пришлось уйти в подполье. Семья - жена и родители - остались в деревне, он же перебрался в Прагу.

Борьба с фашизмом

Чешский журналист, о котором повествуется в этой статье, был убеждённым антифашистом, поэтому с начала Второй мировой войны он вступил в ряды Движения Сопротивления. Юлиус продолжал заниматься публицистической деятельностью даже тогда, когда страна полностью оказалась во власти немецких захватчиков. Конечно же, он это делал подпольно, рискуя собственной жизнью.

Арест

В 1942 году Фучика арестовало фашистское гестапо и направило его в заключение в пражскую тюрьму Панкрац. Именно здесь он написал книгу “Репортаж с петлей на шее”.

Юлиус Фучик заканчивает свое произведение словами: “Люди, я любил вас. Бдительными будьте!” Впоследствии их использовал известный французский писатель Ремарк. После войны эту книгу перевели на более чем 70 языков мира. Литературное произведение стало символом антинацистского движения, относится к экзистенциальному жанру, содержит рассуждения о смысле жизни и о том, что каждый человек должен быть ответственен не только за свою, но и за судьбу всего мира. За “Репортаж…” в 1950 г. Фучик был удостоен (посмертно) Международной премии Мира.

Казнь

Находясь в заключении, Фучик очень надеялся на победу русских и мечтал, что сможет выйти из тюрьмы. Однако его из Франции перевели в столицу Германии, в берлинскую тюрьму Плётцензее. Именно здесь ему прочитали смертный приговор, который был принят Народной судебной палатой Роланда Фрейслера. Слово перед казнью, сказанное чешским журналистом, потрясло всех присутствующих.

Культ личности

После окончания Второй мировой войны, личность стала культовой, неким идеологическим символом не только в Чехословакии, но и во всем советском блоке. Его знаменитую книгу включили в обязательный список литературы в среднеобразовательных школах. Однако его культ ослабел после падения социализма. С каждым годом память о Юлиусе Фучике вытесняется из общественного сознания. Названная некогда его именем станция метро в Праге сегодня была переименована в «Надражи Голешовице».

Память в СССР

На территории Советского Союза в честь Фучика были названы улицы, школы и другие объекты. Кстати, день, когда был казнен чешский антифашист - 8 сентября - стал считаться Днем солидарности журналистов. В 1951 году была выпущена почтовая марка с его фотографией. В Горьком (ныне Нижний Новгород) на Молодежном проспекте была установлена памятная доска, а в городе Первоуральск - памятник. Мемориальные доски были поставлены в тех местах, которые он посещал во время своего визита в СССР. В Москве, Нижнем Новгороде, Санкт-Петербурге, Ереване, Свердловске (Екатеринбург), Фрунзе, Душанбе, Ташкенте, Казани, Киеве и еще многих других городах есть улицы, названные именем Фучика. Кстати, некоторые из них и сегодня продолжают носить его имя, а другие были переименованы после падения Социалистического блока. В столице Узбекистана был также создан музей Юлиуса Фучика, а в западной части таджикской столице - парк отдых. В Советском Дунайском пароходстве был лихтеровоз «Юлиус Фучик».

Имя Фучика в современной действительности

Внесла коррективы в оценку личности Ю. Фучика, причем с отрицательной стороны. Стали появляться предположения о том, что он сотрудничал с фашистским гестапо. Достоверность многих его очерков была поставлена под сомнение. Тем не менее, в 1991 году в чешской столице некоторыми идейными лицами под руководством журналист Я. Йелинека было создано «Общество памяти Юлия Фучика».

Их цель сохранить историческую память и не позволить, чтобы было опорочено имя героя, который сложил голову во имя идеалов. Через три года появилась возможность изучения архивов гестапо. Никаких документов, свидетельствовавших о том, что Фучик был предателем, не обнаружилось, также были найдены подтверждения авторства “Репортажа”. Доброе имя журналиста-антифашиста было восстановлено. В 2013 г. В Праге благодаря активистам общества памяти Ю. Фучика городу был возвращен памятник журналисту, писателю и антифашисту, установленный в 1970-м году и демонтированный в 1989-м. Однако ныне монумент находится в другом месте, а именно близ где похоронены красноармейцы, павшие за от фашистских захватчиков.

Фильмы и книги

Про известного журналиста, писателя и антифашиста были также сняты художественные и документальные фильмы, и самой значимой из них была картина о его детстве - “Юлик”, которую снял чешский режиссер Ота Ковал в 1980 году. Писатели-публицисты Ладислав Фукс и Незвал Витезслав посвятили Фучику свои книги.

110 лет назад родился Юлиус Фучик, чехословацкий журналист, оппозиционер и автор знаменитого "Репортажа с петлей на шее", тайно написанного в пражской тюрьме Панкрац. Откровения автора были признаны лучшим образцом социалистического реализма в чешской литературе. Книга стала практическим пособием для участников антифашистского сопротивления.

Юлиус Фучик родился 23 февраля 1903 года в Праге. После окончания философского факультета Пражского университета вступил в члены партии и стал активно разрабатывать концепцию социалистического реализма. В 20-е годы Фучик занял пост редактора основных печатных изданий коммунистической партии — газеты "Руде право" ("Rude pravo"), журнала "Творба" ("Tvorba") и начал активно заниматься журналисткой деятельностью.

Перспектива дать людям возможность узнать что-то новое вовлекала молодого репортера в различные авантюры. Его способность живо и четко передавать факты, раскрывала пред ним огромные возможности, так в первой половине 30-х годов молодой журналист был командирован в СССР.

Основной целью его поездки было желание воочию увидеть страну Советов и рассказать соотечественникам об успехах и достижениях их коллег, которые в 1925 году недалеко от города Фрунзе основали собственный кооператив. Выезжая из родной Чехии, Фучик не подозревал, что его путешествие затянется почти на 2 года, а по возвращению, кроме насыщенных колоритных очерков, он привезет море впечатлений и свою знаменитую книгу "В стране, где наше завтра является уже вчерашним днем".

Следующая поездка Юлиуса состоялась в 1934 году. На этот раз его путь лежал в Баварию, где писатель столкнулся с оборотной стороной массовых политических движений, следствием которой был фашизм. Вернувшись на родину, Фучик очень эмоционально отреагировал на увиденное и в своей очередной статье призвал народ к борьбе с худшей разновидностью империализма. За что, как смутьяна, его чуть было не арестовали и он бежал в Россию, где прожил до 1936 года.

Возвратившись из страны Советов, Юлиус перебрался в деревню и женился на своей давней возлюбленной Аугусте Кодеричевой. Но семейное счастье продлилось не долго. В 1939 Чехия была оккупирована фашистской Германией и Фучику со своими единомышленниками пришлось уйти в подполье. Боясь за жизнь семьи, журналист — опозиционер оставил жену и родителей, а сам вместе с сопротивлением, решил перебраться в город, чтобы быть ближе к народу.

Из-под пера подпольщиков регулярно выходили антифашистские очерки. Юлиус Фучик и его коллеги всеми силами пытались поддерживать боевой дух соотечественников, призывая их бороться с тиранами и диктаторами Третьего Рейха.

Гестапо, прекрасно понимая всю угрозу, исходившую от активистов сопротивления, внедрило в подпольную организацию информатора, который помог задержать верхушку оппозиции. Фучик и еще шестеро его сообщников были направлены в тюрьму Панкрац в Праге, где содержали в основном политических преступников. Именно там Юлиус задумался о своем последнем репортаже "с петлей на шее", который вылился в автобиографичную книгу, излагающую факты и подробности жизни борцов за свободу.

Найти бумагу и карандаш в стенах тюрьмы было невозможно, поэтому идея показать миру свое творение чуть не потерпела фиаско. Помог арестанту конвоир, который оказался чешским патриотом. Каждый день, рано утром, он приносил в камеру лист бумаги и грифель, а поздно вечером забирал исписанную страницу и уносил ее на пределы Панкраца.

Работа над книгой продолжалась около года. Свои последние слова: "Об одном прошу тех, кто переживет это время: не забудьте! Не забудьте ни добрых, ни злых. Терпеливо собирайте свидетельства о тех, кто пал за себя и за вас", Юлиус Фучик написал 9 июня 1943 года, ровно за день до перевода в Берлин. В августе суд приговорил писателя к смерти и 8 сентября этого же года Фучик был казнен.

"Люди, я любил вас. Будьте бдительны! "

Его великое творение, написанное в нацистских застенках, было опубликовано в 1945 году и переведено на 70 языков мира. Фучика признали гением, в его честь называли улицы, станции метро и парки, а в Чехословакии знакомство с его книгой и биографией вошло в школьную программу. Культ журналиста, боровшегося за теории Маркса и Энгельса, процветал несколько лет, пока не пришла "Бархатная революция", ставившая пред собой цель стереть все остатки воспоминаний о коммунизме из сознания граждан. ПриУ новой власти даже были попытки обвинить Юлиуса в сотрудничестве с Гестапо, однако за Фучика заступились его последователи, боровшиеся за его наследие и назвавшие в 1958 году 8 сентября (день смерти Фучика) Международным днем солидарности журналистов.

Однако, ни тяжелая судьба, ни шумиха вокруг подвига Фучика, не спасли его имя от забвения. Дети выросшие на его книгах, устали от преклонения навязанного им социалистическим режимом, а современное общество расценило его действия как патриотическую систему взглядов бунтарей того времени, перенесенную на бумагу. Несмотря на развенчание, Юлиус Фучик был, есть и, несомненно, останется героем своего времени — человеком, который ценой своей жизни подарил народу веру, надежду и уверенность в победе над нацисткой Германией.

РЕПОРТАЖ С ПЕТЛЕЙ НА ШЕЕ

Пусть песня получилась коротка -

Она могла быть не такою длинной.

Любовь людей и боль их велика,

Но ей достаточно строки единой.

Ян Неруда

Вечером 24 апреля 1942 года комиссар Вём из антикоммунистического отделения пражского гестапо, имеющий репутацию самого удачливого чиновника в этом заведении, чувствовал себя самым несчастным человеком на свете. Профессиональная честь унтерштурмфюрера была серьезно задета: расставленные загодя с такой старательностью сети оказались пусты. Все началось с того, что осенью 1941 года шпик на заводе «Юнкере» нашел в одном из цехов подпольную коммунистическую листовку и отнес ее в гестапо. Туда немедленно был направлен платный агент Вацлав Дворжак. Его устроили механиком в цехе, где была найдена листовка. Для маскировки и завоевания доверия рабочих провокатору было разрешено заниматься саботажем, ругать оккупантов и симулировать горячий симпатии к Советскому Союзу. На него обратили внимание руководители заводской партийной ячейки, ему стали давать читать подпольные газеты и листовки, которые он ночью относил в гестапо, где их фотографировали. Он втерся в доверие к руководителю партийной ячейки Йозефу Бартоню, который не только рекомендовал Дворжака в партию, но и познакомил его с Елинеком. Так квартира Елинеков попала в поле зрения гестапо, хотя не из-за основной подпольной работы, успешно проводимой здесь в течение вот уже двух лет. Дворжак успешно разыгрывал из себя подпольщика, стосковавшегося по настоящей боевой работе, и просил познакомить его с «товарищем из руководства партии». Елинек стал играть роль посредника, чтобы познакомить его с Яном Выскочилом. После многочисленных проверок и оттяжек Ян согласился все же встретиться с Дворжаком. В этот роковой день, двадцать четвертого апреля, в кинотеатре на Мичанах должна была состояться встреча. Ждали десять минут, двадцать, полчаса - а он не явился.

Бём не мог знать, что Ян увидел из окна мансарды, где он скрывался, подозрительную машину, остановившуюся, по чистой случайности, перед домом. Из машины вышел высокий мужчина с девушкой (это был Бём со своей секретаршей), но они не позвонили у калитки, а пошли по направлению к кинотеатру, где через несколько минут он должен был встретиться с Дворжаком. Это внушало подозрения, и он решил остаться дома, не рисковать.

Неужели нельзя ничего придумать? - прикидывал Бём. - И быстро, быстро! Да быть такого не может, чтобы он ничего не придумал и его провели вокруг пальца. Если Дворжак ведет двойную игру, ему придется дорого расплачиваться. Надо проучить его немедленно, сейчас же, сию минуту!

Струхнувший провокатор предложил арестовать Единена в его квартире, что, мол, внесет ясность в это запутанное дело. Предложение понравилось, и было решено в ту же ночь арестовать всех членов партийной ячейки на заводе «Юнкере». В течение нескольких часов были арестованы и отвезены на допрос во дворец Печека товарищ Бартонь и другие члены его группы.

Успех окрылил Бёма, и он тотчас отправился на Панкрац за Йозефом Елинеком, арест которого намечался на другой день.

Через полчаса Бём с пистолетом в руке, окруженный восемью вооруженными молодчиками, стоял у дверей квартиры Елинека. Через сорванную с петель входную дверь гестаповцы врываются в квартиру. Дула пистолетов нацелены на двух женщин и трех безоружных мужчин: Йозефа и Марию Елинеков, супругов Фридов и Мирека.

Неожиданно из-за дверей, прихрамывая, выходит пожилой мужчина с черной бородой. Он останавливается перед удивленными гестаповцами и медленно поднимает руки вверх.

Бём, не предполагавший в ту минуту, что перед ним стоит Юлиус Фучик, встречает его пощечиной.

А-а, еще один!

Начинается обыск. В глазах хозяйки мелькнул испуг, когда она увидела, как гестаповцы за пять минут перевернули вверх дном ее образцовую квартирку. Она медленно повернула голову к мужу и спросила:

Пепик (Пепик - уменьшительное от Йозеф. - В. Ф. ), что же теперь будет?

Муж всегда был немногословен, и теперь он ответил спокойно и коротко:

Пойдем на смерть, Маня.

Бём, расставив длинные ноги, стоял посреди комнаты, слегка покачиваясь с носка на каблук, и с усмешкой поглядывал на два пистолета, которые еще минуту назад лежали у Фучика в кармане черного демисезонного пальто. Настроение у него улучшилось. Провал в кинотеатре неожиданно обернулся таким успехом. Выуживали одного, а попались в сеть сразу шестеро. Мужчина с бородкой начинал его интересовать все больше и больше. Кто он? Почему он не стрелял? Считал бесчестным стрелять в спину или опасался, как бы во время перестрелки не пострадали его друзья? Быть может, от него идут нити к руководству партии?

В полицейской машине Бём забрасывает Фучика вопросами:

Ты кто такой?

Учитель Горак.

Фучик молча пожимает плечами. Снова вопросы, угрозы, удары. У Фучика начинает стучать в висках. Вскоре машина въезжает в проезд дворца Печека. Огромное здание, принадлежащее ранее фабриканту и владельцу шахт, внушало людям суеверный страх. Это голгофа чешского народа, резиденция гестапо, серое каменное здание, похожее на уродливую крепость в центре Праги. Лабиринт темных коридоров, на окнах кованые решетки, тусклый свет, деревянные панели, вереницы дверей кремового цвета. Бём гонит Фучика на пятый этаж. Часы длинного костлявого комиссара показывают одиннадцать, когда они вошли в кабинет начальника антикоммунистического отделения Лаймера. Началась самая длинная ночь в жизни Фучика. Кровавый допрос. Гестаповцы быстро установили, что удостоверение личности фальшивое, а через час долговязый Бём, весело улыбаясь, входит в кабинет.

Все в порядке… господин редактор?

Кто бы мог подумать, что первый час допроса, первые побои сломают Мирека, этого отважного и боевого парня, опаленного огнем войны?

На очной ставке Фучик с презрением посмотрел на Клепана. Тот назвал свое имя и сказал, что бородатый - это Фучик, член ЦК, а он, Клецан, действовал лишь по его приказу. Его нельзя было узнать. Трусливо блуждающий, полубезумный взгляд, безвольно опущенные плечи, трясущиеся колени. В какую минуту произошло его падение? Или это всего лишь желание спасти свою молодую жизнь, выкарабкаться любым путем из трясины? Но и это ведь не менее страшно. Если и был у него в душе стержень, то не железный, а резиновый.

Клянусь, Юла, мне сказали, тебя уже нет… Я не искал спасения, хотел одного - чтобы скорее оставили в покое… чтобы скорее убили.

Скрывая боль и отвращение, Фучик принял гордую позу.

Ну что же, раз вы теперь знаете, что я Фучик - пожалуйста!

Допрос продолжался, но допрашивали теперь не сомнительного учителя Горака, а редактора ненавистной «Руде право», человека из руководящего подпольного центра партии. В картотеке, переданной нацистам чешской полицией, содержались сведения о нем на тридцати трех страницах. Там значилось, что во времена буржуазной республики Фучик был редактором «Руде право» и «Творбы», дважды нелегально ездил в Советский Союз, за что неоднократно приговаривался к тюремному заключению.

Допрашивали Лаймер, Фридрих, Зандер, Дюмихен, доктор Ганс и Каллус. Особенно отличились Фридрих и Зандер, слывшие в гестапо особенно беспощадными врагами коммунистов и носившие черно-бело-красные ленточки «За заслуги в борьбе с внутренним врагом».

Фридрих сказал, что собственноручно забил насмерть уже восемь человек - сломит и бородатого. Это был поджарый, смуглолицый субъект со злыми глазами и злой усмешкой. В Чехословакию он приехал еще в 1937 году как агент гестапо и участвовал в убийствах немецких антифашистов-эмигрантов.

Арестованная в эту же ночь Густа стала свидетельницей страшной сцены:

«Вдруг дверь снова резко распахнулась, и я увидела… Юлека! За ним шел высокий гестаповец с бледным, костлявым лицом. Он подгонял Юлека палкой. Юлек был бос, его ступни оставляли на плитах пола кровавые следы, кровь шла у него из носа, изо рта, кровь стекала по вискам. Гестаповец пытался поставить Юлека подальше от остальных заключенных, в угол, лицом к стене. Но Юлек, словно не чувствуя ударов, шел медленно, с высоко поднятой головой, и встал он не лицом к стене, а повернулся к нам и смотрел на нас. Мы смотрели на него с удивлением - и невольно сами подняли головы. Гестаповцы остолбенели от удивления: заключенный не подчинился их воле! В его глазах не было выражения покорности! На гестаповцев он смотрел гордо, с презрением, на нас всех - с любовью, словно старался передать нам свою несокрушимую волю. Среди вооруженных врагов он стоял не как побежденный и беспомощный, а как победитель. Его глаза говорили мне: да, его могут убить, но нет такой силы, которая способна убить идею, за которую он боролся и страдал, наше дело правое, победа будет за великой бессмертной идеей социализма, за Советским Союзом и всеми теми, кто сражается с ним плечом к плечу».

Ночь уже кончается, пять часов, шесть, семь, десять, полдень, все происходит как во сне, тяжелом, лихорадочном сне. Сыплются удары, льется вода, потом снова удары и снова:

Кто еще входит в состав ЦК?

Где явки, где типографии?

Говори! Говори! Говори!

Я готов к мучительной смерти. Спрашивайте меня о Советском Союзе, о том, как будет устроен мир в будущем, и я вам буду говорить об этом сколько хотите.

Не раз перед тем, как снова и снова потерять сознание, Фучик чувствовал: еще один удар, вздох - и конец. «А ведь я еще надеялся, - пронеслось у него в голове, - что еще поживу свободной жизнью, буду много работать, много любить, много петь и бродить по свету. Ведь я только сейчас достиг зрелости. Но раз уж я погибаю, пусть мое имя ни в ком не вызывает печали. Жил я для радости, умираю за нее, и было бы несправедливо поставить на моей могиле ангела скорби».

Но спасительница смерть не слышала его зова. И вдруг издалека, из какой-то бесконечной дали, он слышит тихий голос:

Уже готов!

В панкрацкой тюрьме давно уже царила ночная тишина, когда перед главными воротами остановилась закрытая машина. Часовой у входа, одетый в черную форму, распахнул скрипучие створки.

Еще один, - равнодушно произносит человек в машине. - Говорят, со вчерашнего дня в работе…

Подбегает плечистый надзиратель с двумя коридорными. Они открывают заднюю дверцу машины и в свете фонаря видят силуэт носилок и фигуру человека, неподвижно лежащего на них.

Надзиратель Колинский читает направление: «Фучик - Горак. Камера № 267». Затем его взгляд останавливается на арестованном, которого солдаты не спеша несут по темному коридору.

«Здорово они его отделали», - думает он, глядя на распухшее лицо, похожее на маску из застывшего воска, обрамленное черной бородой, слипшейся от крови и грязи. Левая рука заключенного безжизненно свисает с носилок. На нем одна рубаха, грязные лохмотья которой обнажают тело, покрытое свежими, кровоточащими ранами. Человек прикрыт пиджаком, сверху положена круглая шляпа. Процессия поднимается на второй этаж. Носилки покачиваются, безжизненная рука ударяется о ступени. «Есть ли смысл тащить его сюда? Жив ли он?» - думает надзиратель и смотрит, как черная шляпа падает от толчка и катится по лестнице, подпрыгивая, словно мяч.

Тюремный фельдшер Вайснер с минуту внимательно смотрит на носилки, а затем обращается к надзирателю:

До утра не доживет. Зайди немного погодя - отнесешь его в морг. Меня не буди. Свидетельство о смерти я оформлю сейчас.

На следующий день среди надзирателей разнесся слух о том, что ночью привезли какого-то таинственного, замаскированного человека, главаря красных.

Проходит два дня. Все это время заключенный не приходил в себя. Он метался в бреду на тощей, пропитанной потом соломенной подстилке, стонал от боли…

Только в понедельник вечером на секунду поднял опухшие веки и попросил воды.

Словно в тумане видит он над собой двух человек.

Один из них наклоняется, ласковой рукой приподнимает его голову, и в разбитый рот течет холодная вода. Но слабое сознание опять угасает, и узник снова погружается во мглу.

Парень, ты бы поел чего-нибудь. Вот уже двое суток все только пьешь да пьешь.

Это хлопочут товарищи по несчастью, соседи по камере: Карел Малец, машинист-подпольщик, и Йозеф Пешек, шестидесятилетний учитель, «папаша», брошенный в тюрьму за «заговор против Германской империи». Оказывается, он составлял проект свободной чешской школы.

Вечером на третий день узник просыпается и видит, как у его изголовья останавливается вбежавшая овчарка, а рядом с ней три гестаповца.

Допрашивающий не кричит, он терпеливо задает вопросы:

Как долго ты жил у Баксов?

Неужели ты не понимаешь? Все кончено. Вы проиграли. Вы все.

Проиграл только я.

Ты еще веришь в победу коммуны?

Конечно.

Он еще верит? - спрашивает по-немецки Лайнер. А долговязый гестаповец переводит:

Он еще верит в победу России.

Безусловно. Иного конца быть не может.

Узник теряет сознание, и допрос прекращается. Видавшие виды надзиратели переглядываются: кто же такой этот Фучик - Горак, если к нему, едва приходящему в сознание, в камеру пожаловали начальник тюрьмы Соппа, Лаймер и Бём? Колинский спрашивает об этом начальника тюрьмы, и тот нарочито громким голосом не то объявляет, не то приказывает:

Это руководитель подпольной компартии. Теперь мы вздохнем, не будет листовок и саботажей.

В Панкраце часто умирали люди, которые не должны были умирать, но редко случалось, чтобы воскресали из мертвых. Этим Фучик вторично привлек к себе внимание тюремщиков. Человек с «лошадиным организмом», «красный дьявол», ушедший от смерти, невольно возбуждал у них любопытство, и даже надзиратели с других этажей приходили посмотреть на него. Они молча приподнимали одеяло и с видом знатоков осматривали раны, либо отпускал циничные шутки, либо сочувственно вздыхая.

Фучик был слаб, он почти не мог двигаться, но гестаповскому начальству не терпится. Фельдшер пишет заключение «не способен к передвижению», поэтому за ним посылают машину, в которую доставляют его на носилках. Каждый толчок вызывал обморок. Но Юлиус не пал духом, не чувствовал себя побежденным. «По длинному коридору меня несут дальше к выходу. В коридоре полно людей - сегодня четверг, день, когда родным разрешается приходить за бельем арестованных. Все оборачиваются иа безрадостное шествие с носилками, во всех взглядах жалость и сострадание. Это мне не нравится. Я кладу руку над головой и сжимаю ее в кулак. Может быть, люди в коридоре увидят и поймут, что я их приветствую. Это, разумеется, наивная попытка. Но на большее я еще не способен, не хватает сил».

Вскоре он стал ходить, правда, на костылях, сильно припадая на одну ногу, но это уже не было той притворной хромотой, симулирующей в прошлом пожилого учителя. Особенно тяжело в первые дни, в первые недели и месяцы, пока не подчинил его себе тюремный быт, пока не свыкся с жизнью в камере. Семь шагов в камере, от двери, дубовой, тяжелой, окованной железом, до окна, семь шагов от окна до двери. Поперек камеры, от стены до стены - два шага, у одной стены - откидная койка, на другой - тускло-коричневая полочка с глиняной посудой. Наружная стена камеры выходит на север, и здесь почти никогда не бывает солнца. Здесь ему предстояло провести четыреста одиннадцать дней. Через несколько недель его уже ежедневно водили на допросы. Честолюбивый Бём с особым пристрастием принялся распутывать клубок «дела Фучика». Показания Мирена явились исходным материалом, который лег в основу следствия, а позднее для судебного обвинения, и как бы дали начало цепи, дальнейшие звенья которой были в руках Фучика. Мирен назвал имена десятков людей, выдал явки, помог гестаповцам арестовать целый ряд выдающихся представителей чешской интеллигенции - писателя Владислава Вачуру, критика Бедржиха Вацлавека, искусствоведа Павела Кропачека, профессора Фельбера, скульптора Дворжака, актеров Божену Пульпанову, Индржиха Элбла - всех, кто входил или должен был войти в Национально-революционный комитет чешской интеллигенции. Он выдал также врачей, входивших в группу Милоша Недведа. Падая в пропасть, он увлекал за собой десятки других. Он выдал даже Лиду, девушку, которая искренне и горячо его любила, подтвердив, что она знала о конспиративной работе его и Фучика, помогала им.

Бём добился у шефа разрешения самому вести следствие по делу Фучика, хотя вначале предполагалось поручить это комиссару Фридриху. Он понимал, что это его крупнейшее дело, и убедил Лаймера, что только ему по силам распутать сложный клубок:

Этот парень чертовски упрям. Тут без психологических средств воздействия не обойтись, - сказал Бём.

Да, - согласился Лаймер, - мы жали на все педали, а он был нем как рыба. А как вы думаете, когда он заговорит у вас?

Этого я, к сожалению, сказать не могу. До сих пор я всегда добивался результатов, но, однако, бывают исключения.

В Фучике комиссар сразу разгадал сильную личность и поэтому счел благоразумным перестраховаться.

Во дворце Печека была полуподвальная комната для подследственных, прозванная узниками «кинотеатром». Большое помещение, шесть рядов длинных скамей, а на скамьях - неподвижные люди, перед ними голая стена, похожая на экран. «Все киностудии мира не накрутили столько фильмов, сколько их спроецировали на эту стену глаза ожидавших нового допроса, новых мучений, смерти, - отмечал Фучик. - Целые биографии и мельчайшие эпизоды, фильмы о матери, о жене, о детях, разоренном очаге, о погибшей жизни, фильмы о мужественном товарище и о предательстве, о том, кому ты передал последнюю листовку, о крови, которая прольется снова, о крепком рукопожатии, которое обязывает, - фильмы, полные ужаса и решимости, ненависти и любви, сомнения и надежды».

Фучику, как всем коммунистам, дали здесь красную нарукавную повязку и держали здесь долго, час, полтора, затем на лифте поднимали на четвертый этаж, вводили в просторную комнату, на дверях которой была цифра 400. Арестованные должны были постоянно находиться у следователя под рукой - таково было назначение этой комнаты.

План Фучика состоял в том, чтобы ложными показаниями, что он был не членом Центрального Комитета, а одним из подпольщиков, имеющим связи с руководящими работниками партии, отвлечь внимание гестапо от некоторых обстоятельств, которые могли стать роковыми для других товарищей. Лиде, мечтавшей о сцене, он шутя говорил, что здесь, в гестапо, она пройдет хорошую актерскую школу. Иногда ей было достаточно двух-трех слов, чтобы понять, о чем ей нужно говорить. Однажды перед допросом Фучик шепнул ей:

Говори о пожилой даме.

Бём долго пытался выяснить, что за пожилая дама приходила к Фучику, считая, что она была связной ЦК.

Измена Мирека глубоко потрясла Фучика, но он не дал волю горечи и гневу и настойчиво искал случая переговорить с ним. В этом ему помог Колинский. Из всех надзирателей он сразу привлек внимание: одинокий, спокойный, осторожный. По всему было видно, что он не такой, как все. Он отличался не только тем, что носил чешскую фамилию, но и тем, что говорил с узниками только по-чешски. Обращался с ними всегда корректно, по-человечески, никогда никого не бил, ни на кого не кричал. Однажды, когда заключенные возвращались с утренней прогулки, Колинский будто бы по ошибке ввел Мирека в камеру Фучика. Так состоялся драматический разговор, содержание которого неизвестно, и можно только предположить, что Фучик не столько клеймил собеседника за предательство, сколько апеллировал к Миреку прежних лет. В коротком разговоре он нашел единственно верные, единственно нужные слова. На первом же очередном допросе Клецан отказался от всех своих прежних показаний. Лаймер и Бём выходили из себя. Слово не воробей, и выданные им ранее люди уже арестованы, некоторые расстреляны. Но как человек, сломленный в первую же ночь, несущий на своих плечах страшно тяжелый груз, вдруг нашел в себе силы выпрямиться? Ему мстили, его ненавидели еще больше, чем тех, кто твердо держался с самого начала, - он часто возвращался с допросов с окровавленным лицом.

Бём понимал, что в лице Фучика он держит человека, владеющего ключом ко многим тайнам, но как подобрать ключи к самому Фучику, он еще не знал, хотя испробовал уже многие отмычки. Его раздражало превосходство этого человека, которое он чувствовал и против которого был бессилен. Бём родился и жил в Праге, много лет работал старшим кельнером сначала в кафе «Флора» на Виноградах, затем в дорогом пражском ресторане «Наполеон». Там вечерами регулярно собирались деловые люди высшего света, видные политики, министры, генералы и журналисты. Человек в черном беззвучно, словно водяной жук, проплывал между столиками, подавал счет, внимательно слушал и много замечал, сопоставлял. Здесь происходили секретные встречи Рудольфа Берана, и то, что не докладывал сам Беран Гитлеру, доносил в Берлин Бём. Его регулярные донесения высоко ценились, и сразу же после вторжения его назначили одним из комиссаров гестапо. Считалось, что он хорошо знает среду, язык, обычаи, а главное, душу местных жителей.

Его излюбленный метод назывался «натаскивание охотничьих собак» - создание широкой сети платных агентов-провокаторов. Каждое утро начинал с просмотра донесений тайных агентов, щедро рассыпанных по всем уголкам Праги. Хватало гибкости сообразить, куда нацелен главный удар. На такие вещи нюх у него был звериный. Палку и кандалы он не считал единственным средством воздействия. Рецепт управления низменными страстями не так-то уж сложен. Длительный, отупляющий страх смерти, методически вызываемое чередование приступов полного отчаяния и животных всплесков надежды действуют безотказно на человеческую душу, более эффектно, чем пытка. Ожидание смерти страшнее и мучительнее ее самой.

Фучик писал о нем: «Природа наделила его умом, и от остальных гестаповцев он выгодно отличался тем, что разбирался в людях. В уголовной полиции он мог бы, несомненно, сделать карьеру. Мелкие жулики и убийцы, деклассированные одиночки, наверное, не колеблясь открывались бы ему: у них одна забота - спасти свою шкуру. Но политической полиции редко приходится иметь дело со шкурниками. В гестапо хитрость полицейского сталкивается не только с хитростью узника. Ей противостоит сила несравненно большая: убежденность заключенного, мудрость коллектива, которому он принадлежит. А против этого не многое сделаешь одной хитростью или побоями».

С успехом играя на слабых струнах Бёма, Юлиус умело мистифицировал, сочинялголовокружительныенебылицы, соответствовавшие представлениям комиссара о значимости «дела», за которое он взялся. Фучик заявил, что он регулярно встречался два раза в месяц в вечернее время в летнем ресторане в Бранике с Яном Швермой. Хотя гестапо располагало сведениями, что Шверма находится в Москве, тем не менее Бём решил проверить показания Фучика и поехать с ним на место встреч.

«Июньский вечер благоухал липами и отцветающими акациями, - вспоминал Фучик. - Было воскресенье. Шоссе, ведущее к конечной остановке трамвая, не вмещало торопливого потока людей, возвращавшихся в город с прогулки. Они шумели, веселые, блаженно утомленные солнцем, водой, объятиями возлюбленных. Одной только смерти, которая ежеминутно подстерегала их, выбирая все новые и новые жертвы, я не увидел на их лицах. Они копошились, словно кролики, легкомысленные и милые. Словно кролики! Схвати и вытащи одного из них - остальные забьются в уголок, а через минуту, смотришь, уже снова начали свою возню, снова хлопочут и радуются, полные жизни».

От Бёма не ускользнуло, что Фучик с жадностью и грустью смотрит через окошечко на улицы, витрины магазинов, на киоски с цветами, на бурлящий людской поток. Он заговорил вкрадчивым голосом, полным горячего сочувствия:

Вот ты арестован, а посмотри, изменилось ли что-нибудь вокруг? Люди ходят, как и раньше, смеются, хлопочут, и все идет своим чередом, как будто тебя и не было. Среди этих прохожих есть и твои читатели. Не думаешь ли ты, что у них из-за тебя прибавилась хоть одна морщинка?

Бём попал в точку. Конечно, ничего не изменилось и не изменится в жизни людей, в плавном ходе светил. Влюбленный в жизнь, в Прагу, Юлиус не раз замечал какое-то несоответствие между этим чудесным городом и нередко будничными, прозаическими устремлениями его обитателей. Да, пражане любили потолковать о еде и напитках. Конечно, сейчас не поговоришь вслух на улице о том, что передавало Московское или Лондонское радио и как идут дела у Красной Армии. Но и в мирное время разговоры пражан то и дело сводились к отбивной с капустой и кружке пива. Не потому ли это, что наш трудолюбивый народ многие годы жил впроголодь в своей богатой стране, работая при австро-венгерской монархии на «альпийские страны», при Первой республике - на чешских хозяев, цри протекторате - на немецких господ? Но как бы пражане ни были заняты будничными заботами о хлебе насущном, они - и это Фучик знал твердо - не стремились ни к чему иному, не мечтали ни о чем ином, кроме изгнания чужеземцев.

Сейчас миллионы людей ведут последний бой за свободу, - ответил Фучик, - тысячи гибнут в этом бою. Я - один из них. И знаете что, комиссар, быть одним из воинов последней битвы - это прекрасно!

Не надо громких слов, Фучик. Когда приходится выбирать между жизнью и смертью, мы предпочитаем поспешить на помощь первой. Но ты неисправим!

Позднее Бём возил Фучика и в другие места, рассчитывая, во-первых, на то, что кто-нибудь из его знакомых заговорит с ним, а во-вторых, на то, что это должно возбудить в узнике жажду свободы и ослабить его волю.

Однажды они поехали на Град. Вошли через ворота Матиаша, украшенные аллегорическими скульптурами борющихся титанов, остановились перед порталом собора святого Вита. За каждым движением Фучика следили глаза сыщиков Бёма.

Древний величественный храм внутри был полон таинственной, тяжелой тьмы. Полумрак и холод. Строгие линии готических сводов уходили в вышину, позолоченные алтари, каменные надгробия. Пахло ладаном и еще тем особенным холодным запахом древнего храма, который всегда напоминает о смерти.

Вот могилы чешских королей! - начал философствовать Бём. - Славные мужи чешского народа! Славные тем, что поняли: маленький народ не может существовать обособленно, без защиты, без связи с высокой германской культурой. Тысячелетняя традиция, родившаяся еще во времена Вацлава, вашего национального героя. Почему же вы восстаете против извечного чешско-немецкого союза? Жизненные интересы вашей нации требуют другого!

Вы сами знаете, что лжете! Историю нельзя переписывать, подчищать, перекраивать ее как одежду, как мундир.

Ты в плену своих заблуждений. Тем хуже для тебя! Оставим историю, перейдем к современности. Разве ты не видишь, сколько бессмысленных жертв, сколько излишней крови вызывает ваша нелепая конфронтация?

Вы имеете в виду Лидице?

Да, это село мы уже сровняли с землей и, если натолкнемся, на дальнейшее сопротивление, сровняем с землей хоть весь протекторат! Мы можем себе это позволить. Но вы - маленький народ, гордый, свободолюбивый, но все же маленький. Вы истечете кровью, вмешавшись в великую битву гигантов. Спор рейха с большевистской Россией решится на русских равнинах, независимо от вас.

Да, много жертв приносит сейчас наш народ во имя борьбы за свое освобождение. Но вы ошибаетесь, если считаете, что кровь казненных, расстрелянных и замученных может остановить народ от дальнейшей борьбы, испугать его, сломить его волю к свободе. Его не сломили ни войска крестоносцев, согнанные со всей Европы, ни казни на Староместской площади после Белогордской битвы, его не сломило ни многовековое рабство, ни позорное мюнхенское предательство, его не сломит ничто, какие бы испытания ни готовило ему ближайшее будущее. То, что не удалось Габсбургам, не удастся и вам.

Ты все еще веришь в победу русских? Нет, нет, Фучик, ты - фанатик.

Однажды после многочасового допроса Бём посадил Фучика вечером в машину и повез через всю Прагу, через Староместскую площадь к Градчанам. На площади толпы пражан кормили голубей и, затаив дыхание, устремляли любопытный встревоженный взгляд на куранты Староместской ратуши. Круг за кругом обходили стрелки зодиакальный диск, лики апостолов чинно сменяют друг друга, покачивает головой турок, напоминая о нашествии в Европу в XVI–XVII веках. А внутри вращались зубчатые колесики, соскакивали, срабатывали хитроумные рычажки, изготовленные поколением часовых дел мастеров. И вдруг скелет - символ смерти - начинает костлявой рукой трясти неподкупным своим колокольчиком, а второй рукой держать песочные часы, напоминая о неизбежном, призывая задуматься о неминуемом и торопиться делать добро. Каждый час все повторяется сначала, и вот уже 500 лет не умолкает колокольчик ни днем, ни ночью, ни зимой, ни летом. И никому, даже великим мира сего, не дано узнать, по ком пророчески звонил колокольчик, кому он перевернул песочные часы. Смерть не делится властью ни с кем, и вершители судеб могут распоряжаться всеми судьбами, за исключением своей собственной. «Какой удивительный город, - подумал Фучик, - какой удивительный город!»

Бём был умелым искусителем.

Я знаю, ты любишь Прагу. Посмотри, неужели тебе не хочется вернуться сюда? Как она хороша! И останется такой же, когда тебя уже не будет…

И станет еще прекраснее, когда здесь не будет вас, - прервал его Фучик.

27 мая 1942 года на крутом повороте у Выховательной улицы, на окраине Праги, три чехословацких ротмистра, чьи имена увековечены в названиях трех соседних улиц - Кубишова, Габчикова, Валчикова, - сделали свое дело: бомба угодила прямо в «мерседес» и превратила его в груду железа. Взрывная волна выбросила обергруппенфюрера Гейдриха на брусчатку, и он, белый как призрак, пытался еще преследовать одного из смельчаков, но это уже были последние действия уже бывшего протектора. Бесчувственное тело «третьей» персоны СС «третьего рейха» доставили в ближайшую больницу на Буловке в остановленной машине на ящиках с кремом для обуви.

В дело вмешался сам Гитлер. Поредела уже у него когорта генералов, но ведь это были генералы вермахта, да и где? На Восточном фронте. Но чтобы потерять в глубоком тылу одного из лучших национал-социалистов, который за версту чуял любую опасность, любые козни врагов, это уж слишком! В Прагу спешно отправляется Гиммлер в сопровождении шефа V управления (уголовная полиция) Небе, шефа IV управления (гестапо) Мюллера, заместителя начальника VI управления (иностранная осведомительная служба) Шелленберга, будущего преемника Гейдриха Кальтенбруннера.

В стране вновь объявляется осадное положение. В первую же ночь Прага испытала на себе то, что в Германии знали под названием «ночь длинных ножей», или «мрак и туман». В полицейских документах эта акция называлась более прозаично - «большая облава». В ней участвовали тысячи сотрудников всех видов службы безопасности, уголовной полиции и отрядов вермахта. Город был наглухо блокирован, разбит на квадраты, всю ночь обыскивались подряд все дома, квартиры, подвалы, чердаки, склады и другие возможные укрытия. Искали парашютистов из Лондона, совершивших покушение.

Ежедневно на рассвете и вечером, перед заходом солнца, в предместье Праги - Кобылисы - через Дяблице направлялись вереницы грузовых машин, заполненных людьми. Их везли на расстрел без суда и следствия. Территория стрельбища была обнесена каменной стеной, огорожена колючей проволокой и строго охранялась часовыми. Но люди, тайком глядевшие сквозь дыры в крышах своих домов, все-таки видели, что там происходит. И тот, кто видел, уже не мог сомкнуть глаз, и еще долго после осадного положения ходил к невропатологам.

«Груды трупов растут, - писал Фучик. - Считают уже не десятками и не сотнями, а тысячами. Запах непрерывно льющейся крови щекочет ноздри двуногих зверей. Они „работают“ с утра до поздней ночи, „работают“ и по воскресеньям. Теперь все они ходят в эсэсовской форме, это их праздник, торжество уничтожения. Они посылают на смерть рабочих, учителей, крестьян, писателей, чиновников; они истребляют мужчин, женщин, детей; убивают целыми семьями, уничтожают и сжигают целые деревни. Свинцовая смерть, как чума, расхаживает по всей стране и не щадит никого».

Террор тяжело отразился на деятельности подполья. В течение короткого времени сотни коммунистов оказались за решеткой. Фучик с болью в сердце узнал, что в лапы гестаповцев попал Ян Зика. Едва началась облава, Зика, находившийся в одном из своих надежных убежищ, попытался скрыться. Единственный путь к спасению - спуститься по веревке из окна третьего этажа во двор, откуда, вероятно, можно было ускользнуть. Но веревка предательски оборвалась, и перед растерявшимся нацистом возникла фигура распростертого на земле человека. Со сломанным позвоночником лежал он, то терял сознание, то снова приходил в себя, только через две недели гестаповцы узнали, кто в их руках.

Фучик встретился с Зикой во дворце Печека на очной ставке. Собрав последние силы, он улыбнулся своей широкой, доброй улыбкой и сказал:

Здравствуй, Юла!

Это было все, что от него услышали. Больше он не сказал ни слова. После нескольких ударов он потерял сознание, а через несколько часов скончался.

В лапы гестапо попал и Ян Черный. Ни очные ставки с Фучиком, ни кровавые допросы на протяжении девяти месяцев не дали гестаповцам ничего: они не узнали, что он входил в состав ЦК, хотя и догадывались об этом. Наконец его отправили в концлагерь Терезин, а затем в Германию, где его казнили в мае 1944 года.

«Руде право» продолжала выходить как и прежде, и поэтому нацисты решили, что второй Центральный Комитет не уничтожен. Гестапо было чрезвычайно озабочено работой партии среди интеллигенции и настойчиво продолжало следствие по этому делу. К тому времени «дело» обросло протоколами допросов и всякими деталями, влекущими за собой тяжелые последствия. Бём по-прежнему испытывал на Фучике «психологические» методы воздействия. Гестапо рассчитывало, что на Фучика повлияет его жена, сидевшая в той же тюрьме, всего одним этажом ниже. С этой целью Бём организовал несколько свиданий. Хрупкой женщине с обостренным воображением с первых дней заключения пришлось многое пережить. Ей, боящейся вида крови, пришлось увидеть собственного мужа, окровавленного после страшного допроса, услышать от соседок по камере, что ее муж, избитый на допросе, умер в камере, а затем новую весть - нет, не забит до смерти, но не вынес пыток и повесился. И теперь гестапо надеется, что она не выдержит и станет уговаривать мужа облегчить свою и ее участь изменой. Лаймер так и сказал ей:

Подействуйте на него, пусть возьмется за ум. Если он не думает о себе, пусть хоть о вас подумает, Даю вам час на размышления. Если он и после этого не заговорит, вас сегодня вечером расстреляют. Обоих.

Господин комиссар, - твердо ответила Густа, - это для меня не угроза. Это моя последняя просьба, если вы казните его, казните и меня!

Вон отсюда! - злобно закричал Лаймер. Последний «сюрприз» Бёма, последняя его «козырная карта» - свидание с Густой 23 февраля 1943 года, в день рождения Юлиуса. Всем своим видом - худощавый, подтянутый, даже элегантный, в отлично сидящем костюме - комиссар хотел облегчить Фучику выбор - выбор между жизнью и смертью. Все он учел, но не учел одного обстоятельства. В этот день был еще один «именинник» - Красная Армия, которая разгромила гитлеровскую армию под Сталинградом. Фучик видел, как совсем недавно в Панкраце на февральском ветру долго плясал и хлопал траурный флаг со свастикой. Оккупантам, видимо, совсем пришлось туго, если они позакрывали театры и объявили траур. Раньше они все-таки держали в секрете свои военные неудачи.

Видя, что Фучика не склонить к измене, Бём вспомнил последний вечерний разговор в Праге:

Когда не будет нас… Значит, ты все еще не веришь в нашу победу?

Он задавал этот вопрос потому, что не верил сам. И он внимательно слушал однажды то, что я говорил о силе и непобедимости Советского Союза. Это был, кстати сказать, один из моих последних допросов.

Убивая чешских коммунистов, вы с каждым из них убиваете частицу надежды немецкого народа на будущее, - не раз говорил я Бёму. - Только коммунисты могут спасти его.

Он махнул рукой.

Нас уже не спасешь, если мы потерпим поражение. - Он вытащил пистолет. - Вот смотри, последние три пули я берегу для себя. (При попытке перейти границу около города Хеб осенью 1945 года Бём был задержан и предстал перед чехословацким судом. - В. Ф. )

Весной 1943 года гестапо передало дело Фучика судебному следователю. Итак, конец единоборству? «Тринадцать месяцев боролся я за жизнь товарищей и за свою. И смелостью и хитростью. Мои враги вписали в свою программу „нордическую хитрость“. Думаю, что и я кое-что понимаю в хитрости. Я проигрываю только потому, что у них, кроме хитрости, еще и топор в руках».

Теперь осталось только ждать, пока составят обвинительный акт, две-три недели.

От немецкого следователя Келлерунга сразу повеяло холодом. Он ни добр, ни зол, не засмеется и не нахмурится, он просто подводит дело под параграфы. Угрызения совести его не мучили. Закон четко предписывал карать государственную измену, попытки «насильственного отторжения части имперской территории», «содействие врагам империи» смертной казнью, и Келлерунг требовал вынесения такого приговора для всех троих: Фучика, Клецана и Плахи.

В тот день, когда Фучик узнал, что его дело передано судебному следователю, он решил попросить у Ёолинского карандаш и бумагу. Он помнил, как однажды вечером надзиратель молча проводил его, идущего с допроса, до камеры, и, сделав вид, будто обыскивает его, неожиданно спросил, не хочет ли он написать что-нибудь о своем пребывании в тюрьме. Колинский даже принёс бумагу и карандаш, но Фучик ответил:

Я напишу обо всем после войны. Тогда я смогу все спокойно обдумать.

Теперь ситуация изменилась. Его ждет суд. Густу отправляют в концлагерь Равенсбрюк.

Господин Колинский, я хотел бы с вами переговорить, - тихо сказал ему Фучик во время вечернего обыска. - Я надумал. Насчет записок, понимаете? Мне нужны карандаш и бумага, но я не хочу вас принуждать. Вы тоже должны хорошенько подумать. Мне уже все равно. Недели через две, а может быть, и через два дня меня повезут на суд. Я знаю, что меня ждет. Поэтому, если они пронюхают, то самое большее, что они могут сделать, - это избить меня. Мне уже нечего терять, веревка мне обеспечена. Но дело не во мне. Вы рискуете головой.

Не беспокойтесь, об этом никто узнать не должен и не узнает, - твердо ответил Колинский.

Так Фучик в апреле 1943 года начал писать на небольших листочках папиросной бумаги - их всего сто одиннадцать - «Репортаж с петлей на шее».

«Я приходил на дежурство, и, улучив минутку, заносил ему в камеру бумагу и карандаш, - рассказывал позже Колинский, - каждый раз по нескольку листов. Он все это прятал в свой соломенный тюфяк. После обхода каждого крыла - а их было три, переход от глазка к глазку занимал минут двадцать - я останавливался у камеры № 267, в которой сидел Фучик, стучал в дверь и тихо говорил: „Можете продолжать“. И он знал, что может писать дальше. Пока Фучик писал, я прохаживался возле камеры и охранял его. Если меня снизу, из коридора, вызывали, я стучал в его дверь два раза, и он должен был все прятать. Ему приходилось часто прерывать работу, прятать ее в тюфяк, а потом доставать снова. Писать он мог только во время моих дневных дежурств. Случалось, напишет странички две и все. И стучит мне в дверь: не могу, нет настроения. Иногда - это бывало по воскресеньям, когда в тюрьме поспокойней, если вообще про тюрьму можно так сказать, - он писал и по семь страниц. В эти дни он стучал в дверь камеры и просил меня поточить карандаш. А бывали дни, когда Фучик вовсе не мог писать, грустил. Значит, он узнал о гибели кого-нибудь из друзей. Перестав писать, он стучал и отдавал мне исписанные листки и карандаш. Его работу я прятал в самой тюрьме, в туалете, за трубой резервуара с водой. У себя во время дежурства я никогда ничего не держал, никаких писем, которые через меня некоторые заключенные посылали своим родным, никаких других письменных материалов. Вечером, уходя домой, я прятал исписанные листки за подкладку крышки портфеля на тот случай, если портфель захотят осмотреть. Несколько раз Фучик отдавал исписанные страницы надзирателю Ярославу Горе».

Колинскому помогли установить контакт с Иржиной Завадской, которая приезжала в панкрацкую тюрьму навещать своего дядю Ярослава Маршала, бывшего до оккупации подполковником чехословацкой армии и не успевшего уйти за границу. После этого Колинский трижды в месяц передавал Иржине тонкие листочки, испещренные густым, мелким, четким почерком, а она с максимальными предосторожностями отвозила их в небольшой городок Гумполец на Чешско-Моравской высочине. Старики родители сначала прятали их в сарае, где хранился уголь, а потом, боясь, что они истлеют от влаги, запаяли их в банки для варенья и закопали в землю.

Кто из этих людей мог предположить тогда, что эти странички на тонкой папиросной бумаге после окончания войны, самой страшной и разрушительной в истории человечества, будут изданы на чешском, а затем переведены на русский, английский, французский, испанский, итальянский, арабский, шведский… на более чем 90 языков народов мира?

Забегая немного вперед, отметим, что «Репортаж с петлей на шее» стал выдающимся событием в духовной жизни многих народов и оказал заметное влияние на творческое развитие целого ряда писателей и поэтов. В 1950 году, выступая на III Всемирном конгрессе сторонников мира по случаю присуждения Ю. Фучику Международной премии мира, Пабло Неруда сказал: «Мы живем в эпоху, которую завтра в литературе назовут эпохой Фучика, эпохой простого героизма. История не знает произведения более простого и более высокого, чем эта книга, как нет и произведения, написанного при более ужасной обстановке. Это объясняется тем, что сам Фучик был человеком той эпохи, величественное здание которой созидается из гигантского творческого развития Советского Союза, организованного сознания трудящихся всего мира».

Фучик понимал, что за короткий срок ему не удастся сделать репортаж таким, каким ему хотелось, и по мере того, как приближался день суда и возрастала опасность не закончить работу, он стремился быть еще более лаконичным, больше свидетельствовать о людях, чем о событиях. Последнюю, восьмую главу, последнюю страничку, последнюю фразу он дописал 9 июня, накануне отправки в Германию. Кто не помнит известных строк из «Репортажа», последних слов, которым было суждено стать его завещанием новому поколению:

«И моя пьеса подходит к концу. Конец я не дописал. Его я не знаю. Это уже не пьеса. Это - жизнь.

А в жизни нет зрителей.

Занавес поднимается.

Люди, я любил вас! Будьте бдительны!»

В «Репортаже» все, о чем пишет автор, надолго печалит нас или радует. Эта работа звучит как оптимистическая трагедия, становится выражением и сгустком того, чем Фучик жил, его революционного мировоззрения, верности пролетарским идеалам, взгляда на мир и человека, на прошлое, настоящее и будущее, синтезом его художественного, жизненного, социального и политического опыта.

Девятого июня 1943 года на двери камеры № 267 повесили пояс. Когда заключенному в тюрьме Панкрац возвращали отобранный у него при помещении в камеру пояс, это означало, что его отправляют. Куда? На казнь, в концлагерь? Фучик знал, что его отправляют в Германию, где его ожидал суд.

На рассвете 10 июня из ворот тюрьмы выехала грузовая машина. В ней находились заключенные, которых отправляли в рейх. Среди них были Фучик и Лида Плаха. Это была его последняя поездка по Праге. Через отверстие в брезенте он смотрел на убегающие дома, сады, дворы, и на него нахлынули воспоминания, связанные с этими такими близкими и дорогими местами…

Вот и вокзал. Эсэсовцы загнали узников в «курятники» - специальные вагоны, разделенные на тесные камеры. Когда заключенных вели к эшелону, на перроне столпилось множество людей, пришедших проститься - хотя бы ободрительным взглядом, взмахом руки, поднятым кулаком.

Прекрасный материал для «Руде право», - шепнул с волнением и грустью Юлиус шедшей рядом Лиде.

Даже в такую минуту в нем заговорил прирожденный журналист.

Через несколько часов поезд пересек границу Чехословакии. Фучик и Лида, прижавшись к маленькому окошку, расположенному под самым потолком, мысленно прощались с полями и лесами Родины, с ее высоким голубым небом. Колеса отстукивали: «Навсегда, навсегда, навсегда…»

В Дрездене заключенных встречала на вокзале свора полицейских собак и вооруженные до зубов гестаповцы. Здесь Фучик и Лида должны были расстаться. Лиду отправили в городскую тюрьму, Фучика - дальше, в Баутнен. В подследственной тюрьме саксонского городишка он пробыл около трех месяцев. Отсюда он послал три письма родным, в них многое нарочито упрощено, чтобы не волновать близких, они полны спокойного и светлого мужества.

«Вы, кажется, думаете, что человек, которого ждет смертный приговор, все время думает об этом и терзается. Это не так. С такой возможностью я считался с самого начала. Вера, мне кажется, знает это. Но, по-моему, вы никогда не видели, чтобы я падал духом. Я вообще не думаю обо всем этом. Смерть всегда тяжела только для живых, для тех, кто остается. Так что мне следовало бы пожелать вам быть сильными и стойкими».

Имперский прокурор Небель подписал текст обвинительного заключения 27 июля 1943 года. На другой день оно было напечатано, размножено на ротаторе, огромное количество копий следственных материалов было разослано для ознакомления различным органам Германии и протектората. Судебному процессу над Фучиком придавалось большое политическое значение, он должен был продемонстрировать окончательное поражение движения Сопротивления в чешских землях.

Из книги Наедине с собой или как докричаться до вас, потомки! Дневниковые записи 1975-1982 автора Гурунц Леонид

РЕПОРТАЖ С БОЛЬНИЧНОЙ КОЙКИ «Я, писавший лишь по той причине,что печальное время моё не позволиломне действовать»Альфери, «Тирания»«Кто расскажет о нас, если не мысами. Мы, привязанные к конскомувосту несовершенной эпохи»Автор1 июля 1976 года меня сразил инфаркт. К моей

Из книги «Сектор Газа» глазами близких автора Гноевой Роман

Репортаж с похорон Юрия Хоя «... Слышится громкий крик: «Пошла отсюда!».Любопытные головы поворачиваются на шум и видят, как от гроба несколько женщин отгоняют молодую блондинку в черном платке...Не смей к нему подходить! Ты во всем виновата!По рядам проносится шепот:

Из книги Меншиков автора Павленко Николай Иванович

С ПЕТЛЕЙ НА ШЕЕ Петля на шее светлейшего стянулась – когда он меньше всего ожидал неприятностей. Если бы князь находился в России, а не в Померании, вряд ли кто осмелился на него донести. Даже если бы этот смельчак и обнаружился, светлейший располагал такой властью, что без

Из книги Последняя осень [Стихотворения, письма, воспоминания современников] автора Рубцов Николай Михайлович

Репортаж К мужику микрофон подносят, Тянут слово из мужика. Рассказать о работе просят В свете новых решений ЦК. Мужику непривычно трёкать, Вздох срывается с языка. Нежно взяли его под локоть, Тянуть слово из мужика! Апрель

Из книги Генерал Мальцев.История Военно-Воздушных Сил Русского Освободительного Движения в годы Второй Мировой Войны (1942–1945) автора Плющов Борис Петрович

Фото-репортаж Начиная с весны 1943 года во власовском центре Русского Освободительного Движения (в окрестностях Берлина, в лагере возле деревни Дабендорф), под редакцией капитана Мелентия Александровича Зыкова (но под строгой цензурой немцев) выпускались на русском языке

Из книги Лестница в небеса: Led Zeppelin без цензуры автора Коул Ричард

Из книги Продолжая летопись предков… автора Иванова Евдокия Никодимовна

Репортаж из сумасшедшего дома 23 августа 1983 г. меня из Прокуратуры РСФСР привезли в психбольницу по адресу: 115522 Москва, ул. Москворечье, дом 7, ПКБ № 15 отделение № 10. Как положено, помыли меня в ванне. Дали старый фланелевый халат очень большого размера. Поместили в палату.

Из книги Улыбнись горам, дружище! автора Виноградский Игорь Александрович

ГЕРОЙ С ПЕТЛЕЙ НА ШЕЕ Помню, как-то в Аламетдине не смогли мы спуститься с гребня там, где рассчитывали, просматривая маршрут снизу, а в незнакомом районе это случается очень часто, и вынуждены были сбрасываться до травы в ущелье Аларчи, и уже потом, по крутущим травянистым

Из книги Записки космического контрразведчика автора Рыбкин Николай Николаевич

Последний репортаж Дмитрий Диевич Ухтомский был последним из фотокор-респондентов, снимавших первого космонавта Юрия Гагарина. В марте 1968 года, рассказывал он, редакция «Огонька» готовилась к круглому столу с космонавтами. Договорились о съемке в Звездном городке 24

Из книги Поэзия народов Кавказа в переводах Беллы Ахмадулиной автора Абашидзе Григол

ЛИРИЧЕСКИЙ РЕПОРТАЖ С ПРОСПЕКТА РУСТАВЕЛИ Ошибся тот, кто думал, что проспект есть улица. Он влажный брег стихии страстей и таинств. Туфельки сухие, чтоб вымокнуть, летят в его просвет. Уж вымокли!.. Как тяжек труд ходьбы красавицам! Им стыдно или скушно ходить, как мы. Им

Из книги Силуэты автора Полевой Борис

Репортаж из-за облаков Николай ТихоновВ кабине полумрак. Ровно, убаюкивающе шелестят моторы. Густой слой облаков, лохматых, курчавых, белых, как шкуры овец, пасущихся на горных склонах, слегка позолочен неистово полыхающим солнцем. Земля где-то глубоко под нами, и, даже

Из книги Размышления странника (сборник) автора Овчинников Всеволод Владимирович

Репортаж с американской базы Современникам мобильных телефонов трудно понять слова Константина Симонова, который говорил, что успех фронтового журналиста на 90 процентов зависит от связи. Я вспоминаю эти слова, когда думаю о весьма драматическом эпизоде моей

Из книги Сербский генерал Младич. Судьба защитника Отечества автора Булатович Лилиана

Репортаж из Схевенингена «Чего ожидаешь здесь? На что надеешься?»Встреча с генералом Ратко Младичем. Начало октября 2011 г.В начале октября 2011 г. руководство Гаагского трибунала разрешило мне посетить Ратко Младича. Таким образом, я смогла исполнить его просьбу и прибыть

Из книги Избранные произведения. Т. I. Стихи, повести, рассказы, воспоминания автора Берестов Валентин Дмитриевич

РЕПОРТАЖ ИЗ ПРАЧЕЧНОЙ 1 «Прием белья от населения». Прочел, явился, но, увы, Сюда пришло по объявлению Все население Москвы. 2 Стоял я в заведенье прачечном. Часы бессмысленно текли. И наконец в бреду горячечном Меня оттуда унесли. 3 В тихий-тихий час вечерний, В час, когда

Из книги Герман. Интервью. Эссе. Сценарий автора Долин Антон

I. В рубашке и с петлей на шее Счастье – Комарово – Отец – Фамилия – Сталин и Дзержинский – Откуда взялся «Хрусталев» – Родня – Сало – Архангельск – Американцы – Первое кино – Пожары – Театр – День Победы – Ленинград – Дело Зощенко и Ахматовой – Аресты –

Из книги Роли, которые принесли несчастья своим создателям. Совпадения, предсказания, мистика?! автора Казаков Алексей Викторович

«Прямой репортаж о смерти» / Death Watch / la Mort en direct Другое название: «Преступный репортаж» Режиссёр: Бертран ТаверньеСценаристы: Дэвид Рэйфил, Бертран Тавернье, Геза фон РадваньиОператор: Пьер-Уильям Гленн Композиторы: Антуан Дюамель, Роджер Мэйсон Художник: Энтони