Протоиерей валериан кречетов: «от нас — подвиг исповеди, а от бога — дар благодати. Об исповеди

Тренинги

Апостол Павел сказал: «Терпите тяготы друг друга, и тако исполните закон Христов» (Гал. 6:2). И все, кто наследовал жизнь вечную — все что-то терпели. Каждый по-разному, но терпели. Вот такой простой принцип спасения — терпение. Об этом я и хотел бы поговорить.

Само по себе терпение — это духовное искусство жить и не грешить. Умение терпеть — это умение в любой ситуации избегать греха. Поэтому терпением и спасаются.

Святые отцы постоянно говорят о терпении. Одному начальствующему игумену как-то сказали: «Терпи недостатки своих подчиненных и будет тебе спасение. Ты придешь и скажешь, Господи, ну я же их терпел, потерпи и Ты меня».

Если не раздражаться, когда видишь немощи окружающих, то это называется кротость. А кроткий человек, он ко всему прислушивается. Даже как бы со стороны на себя смотрит: «А что это ему там такое говорят?». Кроткий старается понять, и Господь ему открывает.

Потому в любой ситуации нужно старятся войти в такое кроткое состояние и просто прислушаться, понять, что происходит и не впадать в озлобленность и строптивость.

Один человек решил выяснить, сколько раз в день ему есть и спросил об этом девочку:

Девочка, как считаешь, сколько раз в день мне есть?

А та ему отвечает:

Ну, захочешь поесть — поешь.

Ну, а, скажем, если я еще захочу есть?

Ну, еще поешь.

А если еще захочу?

Ну что же ты, осел что ли, все ешь да ешь?

Тогда человек понял, ага, следовательно, два раза нужно поесть.

А ведь об этом и мудрецы говорят: «Завтрак съешь сам, обедом поделись с другом, а ужин отдай врагу». Т.е., те же два раза в день нужно кушать, но там мудрецы, а тут обычная девочка. Если научиться вслушиваться — то много мудрости можно почерпнуть из самых простых вещей.

Многие люди, знаете, любят указывать другим, как им поступать. Они думают, что делают их лучше, исправляют. А себя исправлять не торопятся. Об этом святитель Игнатий Брянчанинов написал так: «Не пытайся рукой своей немощной остановить отступление, если оно попущено. Потому что Господь все совершает».

Не надо мешать Богу. Когда не знаешь, как поступить, нужно думать об одном — не навреди. От нас не должно исходить зло и все. Это главное, а все остальное Господь совершит.

Смотреть нужно в свою душу, а не по сторонам. По сторонам смотреть — это называется любопытство. Плохое это явление. Вот зачем люди любопытствуют? Сегодня одним заняты, завтра другим. Послезавтра третьим. Ну узнал ты что-то новое, ну и что? Нужно же не по вершкам хватать, а в глубину развиваться.

Вот если посмотреть внутрь себя, на свои грехи, то до остальных уже дела не будет. Над собой работы — непочатый край. Тут что-то не совсем так, а тут что-то совсем не так. Познай себя и будет с тебя, как говорится.

Поэтому занимайтесь свой душой, это самое главное. Будьте кротки и умейте слушать. Тогда многие духовные вещи откроются.

А то, что духовный мир существует, я не сомневаюсь. Знаете, как говорят мысль в голову пришла, сама собой как будто. А вот вопрос — откуда она пришла? Кто эту мысль в голову поместил? Подумайте как-нибудь над этим.

Протоиерей Валериан Кречетов — значимая фигура для русского православного народа. Известный духовный пастырь, наставник, миссионер, проповедник, писатель. Митрофорный протоиерей. Старейший клирик Московской епархии. Настоятель храма Покрова Пресвятой Богородицы в селе Акулово Московской области.

Родился в известной семье в 1937 году. Его бабушка была родом из купеческого рода Морозовых. Прадед по материнской линии — молочный брат и управляющий его имением. Отец работал бухгалтером, но впоследствии стал известным священником. Был мастером спорта по академической гребле. Познакомились родители отца Валериана Кречетова в церкви, куда по велению матери пришел Михаил Кречетов, и где пела на клиросе Любовь Коробова. Отец вскоре был репрессирован и отправлен на Соловки, где находился по 1931 год. После он не имел права жить в Москве и поблизости. Тогда он еще не был священником, но именно в лагере Бог был очень близко, Михаил всегда чувствовал Его помощь и заступничество.

В 1937 году в Зарайске родился отец Валериан Кречетов. Детей уже было трое в семье. Вскоре началась Великая Отечественная война, и Михаил Кречетов отправился на фронт. А его жена осталась одна в тремя детьми, выстояла, выдержала, очень сильная была женщина. В 1949 году по возвращении с фронта, Михаил Валерианович поступает учиться в Московскую духовную семинарию, а было уже ему в ту пору 49 лет. Мама отца Валериана любила церковь, и всегда водила туда детей, несмотря ни на что. С 6 лет мальчик уже прислуживал в храме. Каждый выходные семья ходила в храм.

Отец всегда наставлял Валериана Кречетова и его братьев, что если они хотят быть священниками, должны готовиться к тюрьме. А там необходима профессия. Так Валериан поступил в Московский лесотехнический институт. После окончания по распределению попал на Северный Урал, три года проработал инженером в Чусовском леспромхозе. Затем последовал переезд в Москву. Женитьба на Н.К. Апушкиной. Мать жены — Елена Владимировна Апушкина, духовная дочь отца Алексия Мечева, а затем его сына Сергия Мечева, оказала огромное влияние на становление Валериана Кречетова как священника. Также ему очень помог духовный наставник отец Алексей Резухин, служивший настоятелем храма в Зарайске, чьи проповеди приходило слушать огромное количество народа. Но, пожалуй, поворотным событием в жизни протоиерея Валериана Кречетова стала встреча с Владыкой Стефаном (Никитиным), который благословил отца Валериана жениться, и священником Сергием Орловым, пригласившим его служить в храме. В те времена существовал запрет на рукоположение людей с высшим образованием, поэтому отец Валериан служил инженером при храме. А рукоположен был уже после окончания Московской духовной семинарии. Лишь в 1968 году он стал священником. В 1973 году окончил Московскую духовную академию. Служил сначала в Спасо-Преображенском храме (Переделкино), а затем назначен в храм Покрова Пресвятой Богородицы в Акулово. В 1970 году стал настоятелем этого храма. За время своего служения встречался со многими великими духовными подвижниками.

Как рассказывать священнику про грехи? Необходимо ли чувство покаяния на исповеди? Стоит ли ждать после исповеди душевного облегчения? Эти неофитские вопросы часто остаются «больными» и для самых опытных прихожан. Многие из нас стесняются отвлекать священника по мелочам своими слишком «простыми вопросами». Чтобы восполнить этот пробел, «простые вопросы» об исповеди корреспондент «Нескучного Сада» Дмитрий Ребров задал старшему духовнику Московской епархии, настоятелю Покровского храма в подмосковном селе Акулово протоиерею Валериану Кречетову.

Возможно ли покаяние «без посредников»?

- Отец Валериан, как бы вы объяснили человеку малоцерковному, что такое исповедь и зачем она вообще нужна?
- Когда-то моему отцу, тоже священнику, на экзамене в духовной академии профессор задал вопрос: скажите, молодой батюшка (а батюшке было уже пятьдесят с лишним лет, он в 49 лет пошел в семинарию), что Господь делает, когда хочет человека призвать к Себе? Папа ему отвечал и так и эдак, старый профессор соглашался, поддакивал и под конец все-таки решил уточнить: ну а что главное? И сам отвечает: Он посылает человеку тугу душевую, скорбь, чтобы человек искал Бога, чтобы человек почувствовал, что не может средствами земными избавиться от этого состояния. И я думаю, это очень верный ответ! В своей жизни человек неизбежно сталкивается со следствиями греха. Есть такое изречение: живи днем так, чтобы ночью ты спал спокойно. Это изречение народной мудрости, ведь впечатления дня действительно беспокоят сон. Вроде все прошло, а все равно человек задумывается над тем или иным событием и слышит некий голос, который ему о чем-то говорит... Это голос совести. Иногда человек, видя безвозвратность сотворенного, делает страшные шаги: пытается избавиться от этой жизни, например, или начинает пить. Люди впадают в состояния еще более пагубные, чем те, от которых они убегают. Все это анестезия: человек не может вылечить болезнь, но убирает ее симптомы. Поиски выхода и являются основанием потребности покаяния, одной из основных причин, заставляющих человека идти в Церковь и на исповедь.

Часто спрашивают: зачем человеку церковная исповедь, зачем ему идти в храм, неужели нельзя каяться самому, например, дома, без «посредников»?
- Если исповедь в храме по каким-то причинам невозможна, можно исповедоваться и так, «без посредников». Но сможет ли неофит услышать, когда Господь ответит: «Хорошо, Я тебя простил»? Святой Иоанн Кронштадтский, когда как-то согрешал, молился, пока не получал у Бога прощения. Но у неофита разве такая степень общения с Богом?

У человека есть естественная потребность в общении. Но и в общении с человеком, и в общении с Богом очень важно не просто быть понятым, но и иметь видимый знак того, что тебя кто-то понимает. Господь так установил, чтобы человек получал Его прощение через другого человека - священника: «Кому простите грехи, тому простятся; на ком оставите, на том останутся» (Ин. 20, 23).

Когда человек приходит на исповедь, иногда возникает вопрос: а в чем конкретно исповедоваться? Совесть вроде бы «не болит», ни в чем не обличает, никого не убивал, не грабил.
- Да, совесть в первую очередь обличает человека в тяжелых грехах. Но если совесть ни о чем не говорит, то это часто значит лишь то, что совесть открывает рот, а ей этот рот затыкают. Святые отцы говорят: когда человек входит из света в темную комнату, то он сначала ничего не видит, потом, когда глаза его привыкают к темноте, он начинает видеть крупные объекты, потом мелкие, ну а если зажечь свет, то начинает видеть все. Также и человек, который начинает следить за своею внутренней жизнью, сначала видит только крупные грехи, потом помельче. А потом благодать даст ему свет для того, чтобы он мог «зрети своя прегрешения» - об этом мы просим Бога Великим постом в молитве святого Ефрема Сирина.

В каких грехах каяться - это вопрос времени. Вначале человек многого не понимает, не замечает, но в самом таинстве благодать, Дух Божий начинает человеку открывать видение его грехов. И человек, может быть, не осознавая даже, в чем именно он грешен, чувствует все равно свою греховность. Исповедование грехов - это осмысление, но есть еще и состояние чувств, человек сознает, что он грешен по сравнению со святостью - вот это и есть действие благодати.

Мой отец родился в 1900 году, то есть его молодость как раз пришлась на послереволюционные годы: все эти новые веяния, свобода... и он отдалился от Церкви. Его мама, моя бабушка, попросила его как-то пойти в церковь Великим постом и причаститься, сказала, мол, если сделаешь это, то я тебе в ноги поклонюсь. «Ну что ты, мама, я и так схожу», - ответил он и пошел на Арбат в храм к отцу Владимиру Воробьеву (деду нынешнего ректора ПСТГУ прот. Владимира Воробьева). Он пришел на исповедь, и у него не было никаких мыслей о покаянии: стоял, рассматривал молодых девушек в храме. Подошла его очередь, он стал на колени и на вопрос священника: «Ну что скажете, молодой человек?» - папа ответил: «Мне нечего сказать». - «А что же вы пришли?» - «Меня мама попросила». Тогда священник помолчал немного и ответил: «Это очень хорошо, что вы маму послушали», - накрыл отца епитрахилью и начал читать разрешительную молитву. «Что произошло со мною, я не понимаю до сих пор, - рассказывал потом мне отец. - Я зарыдал, как только из крана течь может вода, и когда шел обратно, то уже ни на кого не смотрел. Мир для меня стал совершенно иным». С этого времени отец стал ходить в Церковь, потом промыслом Божиим попал в тюрьму, сидел там в одних камерах с исповедниками и стал после тюрьмы священнослужителем.

Грехи, которые мы чаще замечаем в других, есть и в нас

- Но все-таки есть какие-то способы подготовиться к исповеди?
- Можно было бы посоветовать что-то почитать в этом направлении, есть хорошая книга отца Иоанна (Крестьянкина) «Опыт построения исповеди», еще что-то, но тут очень сложный момент: появилось много таких перечислений, в которых мы находим некое «смакование» грехов. И нужно быть очень осторожным с такими списками, потому что они иногда становятся своего рода учебниками, так как там есть такие грехи, о которых человек и не думал никогда. О плотских грехах вообще не нужно подробных описаний читать, потому что такие описания пачкают душу. А что же касается остального, то лучше просто прислушиваться к своему внутреннему состоянию. Когда мы видим в человеке недостаток, тот факт, что мы этот недостаток замечаем, значит, что этот грех есть и в нас. Вы помните про сучок в чужом глазу и бревно в своем? Что это такое, этот сучок? Сучок растет на бревне, а бревно - это страсть. Сучок - это грех, то есть конкретное проявление страсти. Но если вы не знаете, что это за дерево, что это за бревно, то вы никогда и не догадаетесь, что это именно за сучок! Как теперь принято говорить: каждый понимает в меру своей испорченности. Так вот мы именно тот грех замечаем в другом человеке, ту страсть понимаем, что есть и в нас самих.

Некоторых людей смущает, что прощение, выходит, получить легко: пошел погрешил, потом покаялся, потом опять погрешил, опять покаялся - и можно снова? Никакого наказания?
- Это почему ж, это кто же вам такое сказал?! Грех прощен на исповеди, но что-то человек все равно терпит: классический пример - это благоразумный разбойник, который был распят рядом со Спасителем. Он покаялся, и Господь ему сказал: сегодня же со Мною будешь в раю. Ничего нечистого в рай не войдет, то есть Господь уже очистил его, простил ему грехи, но, несмотря на это, разбойник остался ведь висеть на кресте! И мало того, как гласит Евангелие, ему еще и перебили голени (Ин. 19, 32). Человек все равно что-то терпит, хотя и несоизмеримо с тем, что он должен бы понести за свои грехи.

Многие христиане, хотя и исповедуются каждую неделю, все равно остаются грешниками, на вид ничем особенно не отличаясь ото всех прочих людей, да и каются часто в одних и тех же грехах, получается, исповедь им не помогает?
- Ничего подобного, кто постоянно над собою трудится, тот отличается. Что же касается одних и тех же грехов, то и апостолу Павлу было дано «жало в плоть», искушение, чтобы тот не превозносился. Как говорят: до последнего издыхания, даже до райских врат идет у человека борьба с грехом. Мария Египетская покаялась, но 17 лет еще после этого она боролась!

Необходимо ли чувство покаяния на исповеди? Некоторые просто называют свои грехи без видимых чувств, это тоже нормально?
- Смысл борьбы со грехом не в том, чтобы человек его просто называл, а чтобы грех ему стал противен и мерзок! Когда мы были на Афоне, один батюшка спросил одного духовника: а почему, мол, бывает так, что мы причащаемся, каемся и опять те же грехи совершаем? И тот ответил: это просто боль сердечная не пересилила грех!
Если ты просто перечисляешь грехи, это значит, борьбы у тебя внутренней с грехом нет. Покаяние - это ведь и есть обретение в себе покаянного чувства. А чувство это от Бога - сердцу ведь не прикажешь. Но иногда и просто назвать свой грех на исповеди - это уже большой труд, усилие!

Исповедью покаяние только начинается, покаяние - это стержень всей духовной жизни. Молитва на исповеди, которую читает священник, - ее начало священник обычно читает всем сразу, а окончание уже каждому лично: «прощаю и разрешаю», - так вот начинается она в том числе и такими словами: «…подаждь ему (кающемуся, которому молитвой прощаются грехи) образ покаяния»! А что же было до этого, спросите вы? Он же уже вроде покаялся, а мы читаем вдруг: «…подаждь ему образ покаяния»! А это для того, чтобы показать, что исповедью просто начинается новая ступень покаяния.
Вы помните, как апостол Петр в Евангелии припал к ногам Спасителя и сказал: «Изыди от меня, яко аз грешен есмь»? Вот это и есть покаянное состояние, которое испытал и мой отец, когда почувствовал благодать Божию!

Некоторые люди, придя в Церковь, после первой исповеди круто меняют свою жизнь, а некоторые, наоборот, почти не меняются, по-прежнему живут со своими грехами. От чего это зависит?
- От решимости. А для решимости нужно просить помощи Божией и еще терпения. Как-то лет сорок назад мы разговаривали с отцом Иоанном (Крестьянкиным), он еще молодой был, и он спросил, читал ли я у апостола Иакова такие слова: «Не хватает мудрости - проси мудрости». «Так вот, - спрашивает, - вы как думаете, что это за мудрость? Соломонова? Нет, это терпение!» Терпение - это искусство духовное. С помощью его и получается по-настоящему избавиться от греха.

Иногда после исповеди наступает чувство душевного облегчения, а иногда нет. Что это значит, стоит ли ждать такого чувства от каждой исповеди?
- Если оно есть, то и слава Богу, но ждать его не нужно. Оно не обязательно должно появляться, и если оно не появляется, то это показывает, что нужно работать, что в борьбе с грехом расслабляться нельзя. И вообще духовных состояний не нужно ждать. Если они даются - хорошо, но ни ждать, ни гоняться за ними категорически не стоит. Если вы не чувствуете облегчения душевного после исповеди, то это не значит, что ваша исповедь не принята. Есть такая история у святых отцов: один человек все время каялся, каялся, а его все не покидало чувство тяжести, и отцы в обители стали за него молиться: Господи, он же так кается, почему Ты не простил ему до сих пор? И им был ответ: Я давно простил его, но страдание нужно ему для спасения.

Насколько подробно положено описывать свои грехи на исповеди? Можно ограничиться названиями или обязательно посвящать священника в детали?
- К сожалению, если каждый будет описывать в подробностях, то это может затянуться до вечера. Плотские грехи вообще не стоит рассказывать в подробностях. К тому же когда рассказывают обстоятельства - по моему опыту, в этом часто есть элемент некоего оправдания самого себя. Иногда люди начинают пересказывать весь свой трудовой день: мне приносили порой целые тетради, потому что если начать описывать, что ты сделал за неделю или за месяц, то это сплошные романы начинаются!
Главное - это не подробности, а борьба: если назвал грех, то должен все-таки бороться с ним. Если нет настоящей борьбы с грехом, то никакие подробности тут не помогут.

СПРАВКА: Протоиерей Валериан Кречетов родился в 1937 году в семье репрессированного бухгалтера и впоследствии священника Михаила Кречетова. Окончил школу в 1959 году, и тогда же был зачислен в Московский лесотехнический институт, спустя три года после окончания которого, последовав примеру отца, поступил в московскую семинарию. Рукоположен 12 января 1969-го, в 1973 году окончил Московскую Духовную академию. За долгие годы своего служения имел возможность общаться со многими выдающимися пастырями, в том числе с отцом Николаем Голубцовым, отцом Иоанном (Крестьянкиным), отцом Николем Гурьяновым. Сейчас является духовником Московской епархии и настоятелем Покровского храма села Акулово Одинцовского района.

– Покаяние – это училище смирения? Это определенный подвиг, который человек берет на себя, как бы обучаясь постепенно, как мы обучаемся в учебных заведениях, – а тут мы обучаемся борьбе с грехом? И подается благодать?

– Совершенно верно: от нас – подвиг исповеди, а от Бога – дар благодати. Как и от человека – подвиг веры, а от Бога – дар любви.

Дело в том, что покаяние настолько драгоценная вещь, прямо скажем, что против покаяния и идет вся война. Как враг не допускает до церкви, как враг не допускает до исповеди, как он старается, чтобы человек, исповедовав грехи, опять возвратился на прежний путь! А того, что с нами часто происходит, мы и не замечаем как бы… время проходит, жизнь нас закручивает. И ведь есть даже такое выражение: когда человек причащается, он получает благодать. Приходя домой, говорили: «Господь милости прислал!» Ее нужно было стяжать там, в храме, а потом донести до дома. А диавол-то знает об этом, и вот враг приходит и, как говорят, «похищает благодать». Конечно, похитить ее он не может – она ему неподвластна, но он старается создать человеку такие обстоятельства, чтобы он начал опять грешить и опять бы от него отступила благодать.

На Афоне, например, очень серьезно относятся к исповеди. Там, может, не всегда причащаются или реже причащаются, но исповедуются чаще. Поэтому там исповедь поставлена на первое место.

Отец Лука из монастыря Филофей на вопрос, почему мы грешим после исповеди, отвечал: «Потому что боль сердца не пересилила грех». А боль возникает когда? Например, если все время наступать на любимую мозоль: когда мы повторяем одно и то же, и стыдно тогда об этом говорить! Отец Алексий Мечев говорил: «Ну что ж ты, деточка? Как же тебе не стыдно?» А уж одно и то же – тем более стыдно. А когда это навык – это одно и то же, и становится уже самому противно: уж сколько можно! И просто рот-то открывать стыдно, да и к батюшке стыдно идти: вот это как раз и есть плоды (первые, маленькие плоды, росточки) покаяния, покаянного чувства.

Есть Вселенская Церковь, и во Вселенской Церкви все это очень заметно. Ведь Православная Церковь, служа Истине, пришла к формуле служения и чинопоследования Таинств. Есть три богослужебных круга: годовой, недельный, суточный. Они были продуманы и утверждены в Типиконе и в жизни, и даже все праздники всегда соединялись с повседневным бытом людей. У нас же приметы были: на Введение, например, обледенение, потом Никольские морозы, Сретенские морозы и т.д. Все связывалось. На какие-то праздники выгоняли скотину, на какие-то загоняли, когда-то – пчел выставляли, потом убирали их. И этим было все пронизано.

И вот когда в свое время введенный в заблуждение Патриарх Тихон дал указание, чтобы перешли на новый стиль, священномученик Сергий Мечев пришел к нему (один святой пришел к другому святому), пал ему в ноги и сказал: «Ваше Святейшество, я Вас люблю и уважаю, не считайте меня бунтовщиком, но я не могу! Оставьте меня под своим омофором как единоверца – как старообрядца!» Он не обличил, не оскорбил Патриарха – смирение какое, какая мудрость! – но он свидетельствовал: «Я не могу отделиться от той Церкви, в которой я принял все, что имею!» Ведь эта же Церковь жила именно так, а если все переделать, мы пойдем вопреки Церкви.

Еще в первые века христианства, когда происходило создание литургических форм, были отменены агапы как часть богослужебного круга. На Карфагенском соборе был указан путь приуготовления к Евхаристии, которым и шли те святые, которых мы прославляем. Именно эта серьезность покаянного подвига и заставила связать исповедь и причащение. Если вначале еще были такие харизматические моменты, многие люди приходили в Церковь из язычества, то потом, когда постепенно все стало выстраиваться, и появилась эта необходимость.

В те времена сначала была открытая исповедь, но не все могли это понести. Исповедующиеся не слушающие, потому что есть еще один момент: «Все возвести могущему понести…», а не всякий может понести, услышав что-то такое.

Когда священник выслушивает исповедь, то это особенная милость Божия, дар, чтобы остаться к человеку с ровным отношением, к его душе, не вспоминая его грехи и какие-то его преступления.

Конечно, при умножении количества членов Церкви стало сложнее: двенадцать апостолов, потом семьдесят апостолов, потом отцы, мужи апостольские… А люди и в те времена были неодинаковые, и эта неодинаковость, особенно после принятия эдикта Константна Великого, когда в Церковь ринулись буквально все (преследования отменили), тогда именно в Церкви появились всякие люди, начались, конечно, и ереси… Может быть, именно тогда и началось такое формальное отношение. Ведь и в обычной жизни это есть: не все же поступают в институт, и даже те, которые желают и попадают, не всегда трудятся, учась. Процентов двадцать только, а остальные – просто так, формально, ремесленники так называемые. И произошло это, видимо, как среди человечества, так и коснулось, естественно, и духовной жизни – и Церкви. Вот тогда-то и начался формализм. Во-первых, отделилась Западная Церковь от Восточной. И вот в Западной-то стремление к такому как бы порядку, к бухгалтерии вылилось в появление индульгенций. Прежде Божиего Суда стали взвешивать добродетели и грехи. Это породило возмущение тогда, и появился раскол. Как показала история Церкви, после отделения Западной Церкви от Восточной, видимо, неправильная борьба пошла с формализацией: в Западной Церкви это привело к протестантскому расколу. Кстати, эта борьба началась с индульгенций, с Таинства Покаяния. Удивительно, что и там начали с Таинства Покаяния! И потом постепенно в оставшейся Церкви путем разрешения свободной исповеди, свободного причастия, исправления «формальной исповеди» пришли к появлению формального причастия – и вместе с водой выплеснули и ребенка.

В Церкви существуют всем известные акривия и икономия. Акривия – это стержень, это устав, это костяк, на котором все держится. А икономия – это отдельные моменты, подходящие к отдельным личностям и обстоятельствам, – и одно без другого не может существовать. Или будет голый скелет, или кисель какой-то, без скелета, образно выражаясь. Поэтому все должно быть соразмерно. И поэтому, когда начали отходить от формализма, и получилось, что было потеряно главное: был потерян дух.

Параллельно с этим стремление к совершенствованию внешней формы жизни Восточной Церкви, как бы учитывая требования современного мира, к этому времени привело к разделению восточных христиан – путем перехода части Восточных Церквей, по подобию Западной Церкви, на новый стиль. Это было следование духу мира. И в результате борьбы с формализмом появилось обновленчество (это же примерно в то же самое время – где-то 1922 год). Оно, вместо обращения к подъему духа (как это делали, например, отец Иоанн Кронштадтский и отец Алексий Мечев, Оптинские старцы) занялось изменением внешних форм: например, выносом престола на середину церкви и прочим.

Кстати, это же повторили и католики. Когда я был в Италии, то спрашивал: «Как у вас посты соблюдают?» Ну, постятся два дня в году, а особо ревностные – до обеда не едят мяса! То есть первоначально свободное отношение их к посту привело к тому, что постепенно от поста почти ничего не осталось. Та же печальная картина повторилась и с исповедью, и литургическая жизнь тоже стала ослабевать. А при переходе на новый стиль у них Успение пришлось на «бархатный сезон». Все на пляже, и тогда усердные ксендзы стали выносить престолы на пляжи и служить там мессы. Ну, это, конечно, нам очень даже непонятно: когда я рассказал об этом отцу Николаю Гурьянову, он сначала так вздрогнул, а потом таким кротким-кротким тоном сказал: «Не стоило бы этого делать!» То есть опять дух проявился в нем, смирение…

Обновленчество проявилось наиболее ярко в Русской Церкви. Слава Богу, что такой подход в стремлении к глобализации тогда был отвергнут, но он затаился до времени. Все изменения и нововведения в Западной Церкви (новый стиль, частичная отмена латинского языка, выездные мессы на пляже и др.) кажется, не произвели видимого церковного духовного «подъема» на Западе. В то же время ни церковнославянский язык, ни возврат к некоторым традициям «застывших» форм не помешали нашей Церкви выстоять в тяжелые времена гонений и начать воцерковление и возрождение приходской жизни. Не следование духу времени, а изменение духа, как и было сначала! Вывести соль земли. В частной беседе отец Александр Ветелев сказал мне: «Ничего не меняйте, лучше объясните: “живот” – ну, это “жизнь” и проч.…» Неправильное понимание перехода от формальной молитвы к неформальной может привести к постепенному оставлению и молитвы, и богослужения. Те формы, к которым пришла Церковь Христова как Тело Христово в течение многих веков, требуют одухотворения, а не изменения. Так же, как органы нашего тела требуют оживления, одухотворения, а не отсечения как изменения внешней формы, если плохо исполняют свое назначение.

А Бог есть Дух, и с помощью Божией на дух, а не на форму должны быть направлены усилия. Нужно молиться, нужно и пастырю, и пастве испрашивать помощи Божией. Яркий пример: отец Иоанн Кронштадтский, отец Алексий Мечев и отец Сергий Мечев…

Еще в 1969 году в частной беседе отец Тихон (Агриков) сказал: «Теперь исповедь должна быть как проповедь, а проповедь – как исповедь». А он как раз исповедью занимался. В то же время отец Сергий Орлов, по поводу размышления двух молодых священников о современной жизни, сказал: «Договорились до того, что про Бога забыли. А Бог есть Дух, а Дух животворит!» Думается, что вот на это и должна быть направлены, прежде всего, исповедь и вообще исполнение правил и уставов Церкви: на дух.

Когда начинают говорить, что то или иное требует замены, нужно задуматься: что нужно менять? Если вопрос о непонятности церковнославянского, то, как говорил отец Александр Ветелев, можно отдельно объяснить некоторые слова, а если речь идет о Таинствах, то нужно помнить: эти Таинства совершали все те, кого мы прославляем – и прежде всего наши Новомученики и Исповедники Российские!

С протоиереем

Валерианом Кречетовым

беседовал Николай Бульчук

Наша справка:

Протоиерей Валериан Кречетов родился в 1937 году. Отец — репрессированный бухгалтер, впоследствии священник Михаил Кречетов, прошел через лагеря в г.Кеми и на Соловках. Окончил Московский лесотехнический институт, работал на Урале. Поступил в Московскую духовную семинарию. Рукоположен 12 января 1969 года, в 1973 году окончил Московскую духовную академию.

13 декабря 2012 года отцу Валериану вручена международная общественная награда Андрея Первозванного «Вера и верность». Премия присуждается за заслуги в укреплении российской государственности, межславянского согласия, союза государств, дружественных России, и в возрождении духовности.

Протоиерей Валериан — настоятель храмов Покрова Божией Матери и Новомучеников и Исповедников Церкви Русской в селе Акулово Одинцовского района Московской области. Многие годы он был старшим духовником Московской епархии. Участник первой встречи духовенства и военнослужащих Военной академии генерального штаба 9 сентября 1992 года.

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа.

Сегодня – Неделя Страшного Суда. Эта Неделя всегда предваряет Великий пост, напоминая о том, что нас будут судить. Пришлось мне как-то причащать одну старушку, которая рассказала о случае, который был у них в деревне. Во время отпевания умершая женщина вдруг села в гробу. Батюшка с испугу убежал в алтарь, народ бросился к двери и чуть не подавил друг друга от страха. Ну, представьте, какое у них, да и у любого будет состояние, если умерший человек вдруг начнет в гробу садиться. А женщина та говорит:

– Что вы меня боитесь? Я такой же человек, как и вы.

Ее спрашивают:

– Что ты видела? Что тебе было открыто?

Она только отвечала:

– Никого не судите. Нас будут очень строго судить.

Никого не судите…

() – это написано в Евангелии. Эту заповедь нужно бы нам стараться исполнять.

Множество заповедей мы, конечно, нарушаем по нашей немощи, связанной с нашим естеством. Допустим, человеку есть хочется, спать хочется. Поел – пост нарушил или съел лишнего. Или поленился что-то сделать, не молился по лености, проспал что-то. Ну, так сказать, куда денешься? Молодость или еще что…

А осуждение-то с чем связано? С какой такой потребностью? Есть, спать или пить? Ни с чем ведь! Смотрите, как премудро дана такая заповедь для спасения нашего. Не судите – и не судимы будете. И так оно, действительно, и есть. Мне приходилось встречать такие случаи в жизни.

Один человек выпивал по немощи: друзья, товарищи, обстановка, вроде для бодрости – опять же, вроде какая-то потребность тела в чем-то. Но только чтоб без меры пить – такого у него не было. Ведь не сказано вообще не употреблять вина, а сказано: не упивайтеся вином (). И человек этот старался никого никогда не осуждать. И перед концом жизни он покаялся, соборовался и причастился, умер как христианин. Уже исправившись, оставив все. Перед смертью его постигла тяжелая болезнь. Кто знает, может, именно потому, что он старался не осуждать: не судите – не судимы будете, – и Господь очистил его страданиями, привел к покаянию и исповеди, чтобы его не судить, потому что он не судил.

Мы знаем у святых отцов такой пример, когда один монах не так строго постился, как другие, по немощи были у него и еще какие-то согрешения… Но когда он умирал, пришли братия прощаться с ним, а он в спокойном таком, благодушном состоянии пребывает. А ведь смерть при дверях, ответ держать, как же страшно! Его спрашивают:

– Что ты так спокоен? Ведь, может, что-нибудь еще не исповедал?

А он говорит:

– Да, правильно, много я грешил по немощи. Но две заповеди старался соблюдать, когда пришел в монастырь: никого не осуждать и всем прощать, ни на кого не иметь зла. И вот ангелы явились накануне и сказали: «Да, конечно, он согрешал, но соблюдал две заповеди Божии. Сказано: Аще отпущаете человеком согрешения их, отпустит и вам Отец ваш Небесный, аще ли не отпущаете человеком согрешения их, ни Отец ваш отпустит вам согрешении ваших (). И еще: Не судите, да не судимы будете . А раз Господь так сказал, значит, так и будет. Его судить Господь не будет и все ему прощает».

Видите, какие простые условия поставил нам Господь для спасения? Вообще-то их не так уж и трудно исполнить. Допустим, поститься и молиться мы по немощи не можем. Ну, а не осуждать ведь при любой немощи можно.

Конечно, это не так просто, потому что даже если ты сам и не будешь осуждать, то тебя будут стараться на это подтолкнуть. Скажем, говорят про кого-то, осуждают, а ты должен, будто из вежливости, поддакнуть: да-да-да… А поддакнул – уже, значит, осудил. Вот этих-то грехов нужно особенно стараться избегать.

Покойный, Царствие ему Небесное, митрополит Крутицкий и Коломенский Николай – он был прямо Златоуст, такой у него был дар слова, прекрасно говорил проповеди. И вот он говорил такие простые слова: «Братья и сестры! Всем прощение и никого неосуждение – без труда спасение».

Ну, языком не говорить этого «да-да» – в этом еще как-то можно себя сдерживать. Но ведь неосуждение – это не только языком, и прощение – не только на словах, а и в душе, в чувстве, в сердце своем. Сказано: Аще оставит от сердца согрешения… Это подвиг, конечно, очень большой, потому что для того, чтобы простить от сердца, нужно смириться. А как попробуешь смириться, вот тут-то и начинаешь понимать, как это не просто.

Господь, конечно, простит, если ты простишь, и судить не будет, если ты не будешь судить. Но как это трудно – не осуждать, ни на кого зла не иметь, если у тебя нет смирения. А смирение – в сознании своей греховности, только оно дает возможность смиряться. И если возникает помысл осудить другого, то сразу вспомни: «А что мне на другого смотреть, когда я сам грешный? И как мне другого судить, когда меня судить будут? Он грешен в одном, я – в другом, тоже плохо, или даже еще хуже. Он, может быть, грешит по неведению, а я-то – не в неведении согрешаю. У него, может, такой характер, воспитание, натура такая, а у меня-то – другая натура, а такое делаю…» Вот таким образом нужно смирять себя постоянно. В этом и заключается стяжание постоянного чувства покаяния. Об этом и говорится в пятидесятом псалме: …яко беззаконие мое аз знаю, и грех мой предо мною есть выну (). Вы-ну – значит «всегда», то есть всегда надо держать перед собою свою греховность: «Грешный я – и что мне судить другого?».

Всякий грех, который ты видишь вокруг себя, должен напоминать тебе о твоей греховности. Через это чувство появляется, по милости Божией, и смирение, то есть действительное сознание своих немощей. И это чувство было присуще всем святым.

Один из самых близких по времени и самых дорогих нам святых, преподобный всегда говорил про себя: «Я, убогий Серафим». Мы называем убогими каких-нибудь ненормальных, недоразвитых, а он о себе так говорил…

Святой праотец Авраам говорил о себе: «Я – прах и пепел». Преподобный : Боже, очисти мя грешного, яко николиже сотворих благое пред Тобою. Преподобный говорил: «Я, конечно, не монах, но видел монахов».

Вот такое у святых все время было состояние, такое смирение.

Чем мы от них отличаемся? Прежде всего тем, что не имеем этого смиренного чувства постоянно. То есть, иногда и почувствуешь себя таким, кажется, грешным… А в другое время – судья ты, и учитель, и наставник, и даже обличитель другого: «Вот, ты – такой-то и такой-то, и как ты не можешь исправиться, и что же ты делаешь!» А о себе не знаешь, что сам можешь натворить. Вот это непостоянство духовное нам как раз присуще.

Один из духовных людей, батюшка близкого к нам времени, говорил своей духовной дочери: «Иногда с вас можно писать икону, а иногда бульварный роман». Таковы и все мы в своем поведении.

Прости нас, Господи!

У нас нет постоянства. Порывы, порывы какие-то… Иногда они чаще, иногда реже. А нужно, и это самое главное, стараться постоянно напоминать себе о своей греховности. В этом основной смысл Иисусовой молитвы: Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного. Эти слова все время нужно повторять, чтобы не забывать, кто мы.

Вот самый простой пример. Пришли в храм причащаться. Вроде бы готовились, нужно почувствовать себя грешными. А часто бывает все как раз наоборот. Когда чувствуют себя грешными, то не идут исповедоваться и причащаться: «У меня какой-то холод в душе, раздражение, что-то не то, в общем. Нет, не пойду». И не идут. А вот тут-то как раз по-настоящему и нужно бы идти, потому что в этот момент мы чувствуем то, какие мы есть на самом деле. Но часто идут исповедоваться и причащаться только тогда, когда вроде бы причешут себя, пригладят. Вроде бы и грехи несут, но уже причесанные, все выписано, все грешки, и уж там, так сказать, отчетик греховный готов, уже баланс подведен. А на самом-то деле это внутреннее состояние – как раз не то, какое бы нужно для исповеди и причащения.

Так же и после причастия – внутренне расслабились, забылись, уже не помним, что мы грешные. Хоть и причастились, а все равно ведь – грешные. И в тот же день бывает искушение. И оказывается, что это наше состояние, в общем-то, не того характера.

А иногда говорят: «Причастился – и чуть ли не нехорошо как-то». Но, между прочим, это еще не значит, что это плохо. Это, может быть, особая милость Божия, чтобы ты почувствовал, что хоть и причастился, но все равно еще далеко не святой, если вообще в применении к нам можно говорить о какой-либо святости.

Епископ говорит, что все наши внутренние состояния – это состояния прелести, то есть ложные духовные состояния.

Иногда мы вроде бы испытываем утешение, удовлетворение, некоторую собранность. Но при этом как раз уклоняемся от состояния покаяния, которое у нас должно быть постоянно. И если чувствуешь состояние радости и тишины, покоя после причастия, то это хорошо, но не нужно забывать, что ты все-таки человек немощный, грешный. Это самое главное.

Молитва преподобного Макария Великого как раз дает нам пример такого правильного устроения души:

Боже, очисти мя грешного, яко николиже сотворих благое пред Тобою, но избави мя от лукаваго, и да будет во мне воля твоя, да не осужденно отверзу уста моя недостойная, и восхвалю имя Твое святое, Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно, и во веки веков, аминь.

Да будет во мне воля Твоя – значит, он еще просит об этом, не чувствует, что воля Божия уже в нем, то есть своеволие в нем еще живо. Это в нем-то, в Макарии Великом!

В таком покаянном состоянии он и мытарства проходил. И бесы не могли даже приблизиться к нему. Издалека только вопили: «О, Макарии, избежал ты нас!» А он им говорил: «Нет, еще не избежал». Потом уже, когда в райские врата входил, бесы завопили: «О-ох!» Значит, прошла душа, ничего они ей не смогли сделать. Ни в чем бесы не смогли его попрекнуть, настолько он был чист – по-земному, конечно, перед Богом-то само Небо не чисто. И вот, только вступив в райские врата, преподобный Макарий сказал: «Милостию Божию избежал вас». То есть, все равно, мол, немощен я, это Господь помиловал меня, потому и избежал.

Вот какое состояние смирения было у святых. Как же нам, для которых их святость, чистота, высота даже непостижимы, надо смиряться? Что мы из себя, по сравнению с ними, представляем?

Ну, о святых мы не всегда, может быть, вспомним. Но вот когда грехи других-то видим (а это большей частью и видим), то нужно сразу напоминать себе свои грехи. Так и святые всегда поступали. Они, когда видели согрешения ближнего, старались избежать осуждения и вспоминать о своей греховности.

Много примеров тому в житиях святых. Один старец проходил с учениками мимо ристалища, это вроде как у нас стадион, где шли состязания. Раньше тоже были соревнования: олимпиады-то – они с каких пор. Ученики говорят старцу:

– Беса тешат, сыны тьмы.

А старец, стараясь тех не осудить, говорит:

– Смотрите, сколько усердия прилагают они для того, чтобы им похлопали или какой-нибудь венок лавровый на голову положили. А мы ради Царствия Небесного такого усердия не проявляем.

И действительно, смотришь на пьяниц – здесь это особенно наглядно, – как они утром бегут в магазин. Всегда ли мы так бежим в церковь? Они прожигают свою утробу этой отравой, не едят почти ничего, ну, кусочек хлебушка или огурчика, а мы говорим: «Да как же я буду поститься, вот у меня желудок что-то…» А эти не думают, как поститься, не только постятся, еще и травят себя. Вот сейчас пост приближается. У многих уже мысль: «Как я буду поститься?» Посмотри на пьяниц – как они постятся. И этим себе напоминай, как ты должен поститься ради Бога.

Так что грехи, которые мы видим у других, для нас могут быть назидательны. Не осудишь других – и сам поучишься. Поучишься, скажем, усердию, которое у них не в ту сторону направлено, но которого у тебя нет.

Прости нас, Господи! Согрешили всеми своими чувствами. Словом, делом и помышлением. Прежде всего, конечно, гордыней, самомнением, самооправданием, самолюбием, себялюбием – как нам себя жалко, какие мы несчастные. Нам хочется здесь всего, всяких наслаждений. В гордыне согрешаем своеволием, упрямством, нежеланием уступить и услужить ближнему, немилосердием.

Согрешили осуждением, конечно, празднословием, оклеветанием. Злорадством, зложелательством, злословием, сквернословием, завистью опять же потому, что своих грехов не чувствуем. Если бы чувствовали себя грешными, не завидовали бы, потому что сознавали бы: значит, так мне и надо, раз Господь мне это посылает. «Слава Богу за все!» Господь посылает тебе это – благодари Бога.

Апостол Иаков даже говорит: Всяку радость имейте, братие моя, егда во искушения впадаете различна (). Ведь что такое искушение? Это, конечно, не просто так случается, а Господь попускает. Конечно, это не означает, что мы, когда грешим, делаем хорошо, нет. Но когда мы впадаем в искушения и проявляется наша греховность, то мы видим, насколько мы, в общем, немощные и грешные. А у нас – ропот. Прости, Господи!

Согрешаем недовольством, укорением друг друга, злобой, насмешками, соблазном. Чревоугодием, сластолюбием, лакомством, объядением. Тщеславием, любим похвалу. Прости, Господи!

Согрешаем леностью. Особенно ленивы к молитве, к деланию добрых дел. Вообще, к исправлению своей души.

Согрешаем принятием блудных, нечистых, хульных помыслов, когда всякие дурные мысли в голову лезут – тоже немощь наша. Прости, Господи!

Нужно помнить всегда, что мысль, которая приходит – это еще не грех. Но если ты остановишься на ней, начнешь ее рассматривать, предаваться мечтанию, то уже грех.

Согрешаем всеми своими чувствами, душевными и телесными. Господу помолимся: Господи, помилуй!