Онлайн-конференция

Пасха: как отметят главный религиозный праздник православные и католики?

Онлайн-конференция на тему: "Пасха: как отметят главный религиозный праздник православные и католики?".

Спикер:

Проректор по лицензированию и аккредитации Московской духовной академии иерей Антоний БОРИСОВ.

В этом году православные и католики отметят праздник в один день – 16 апреля. Почему даты совпали? Как принято встречать Пасху у христиан различных конфессий? Каково отношение общества к этому празднику в России и за рубежом?

Ответы на вопросы

Александр:

В этом году Пасха отмечается православными и католическими верующими в один день. Несет ли данный факт, на Ваш взгляд, какой-то скрытый смысл, насколько это частое явление?

Антоний Борисов:

Никакого скрытого смысла нет в самом факте совпадения празднования Пасхи православными и католиками в этом году. Пасхалие православное и пасхалие католическое различаются по вычислению – мы живем по юлианскому календарю, католики – по грегорианскому. Но, несмотря на разницу в календарях, иногда такое происходит, что православная и католическая Пасхи совпадают по дате празднования. Вообще существует, насколько я помню, две возможных ситуации – когда мы либо празднуем Пасху после католиков, либо вместе с ними.

Светлана:

Каково, на Ваш взгляд, отношение общества к празднику Пасхи в России, и чем оно отличается от отношения к Пасхе в западных католических странах?

Антоний Борисов:

Как в России, так и в Западной Европе люди разные, и разное их отношение к такому великому христианскому празднику. Есть люди, для которых Пасха, к сожалению, не значит ничего. Это просто очередной воскресный день, который отличается от прочих некоторым праздничным антуражем. Но никакого сакрального смысла в этом дне для них нет. Есть люди, для которых Пасха – это праздник, связанный с христианской традицией, но это всего лишь повод для того, чтобы кого-то поздравить, с кем-то встретиться, что-то отметить. Предварительно, возможно – и в Западной Европе это тоже практикуется – придя в храм и освятив там пищевые атрибуты пасхального торжества. И, к сожалению, не самая многочисленная группа христиан – и у нас в России, православных, и на Западе – воспринимает Пасху как самый великий, насыщенный, удивительный по содержанию церковный праздник. Праздник Воскресения Христова, праздник дарования миру новой надежды.

Вы много знаете о праздновании и о религиозных традициях в Сербии, Болгарии, Греции, других православных странах. Как отмечается праздник у них? Возможно, какое-то взаимодействие ведется, например, между РПЦ и Сербской православной церковью?

Антоний Борисов:

Православная церковь одна. Просто существует ряд национальных, местных православных церквей, которые образовались с течением времени. Каждая из национальных церквей находится в связи с другими православными церквями. Мы вместе служим литургию, вместе причащаемся, вместе молимся друг за друга. Если вы посетите богослужение, возглавляемое Святейшим Патриархом, то вы услышите, как он поминает всех остальных предстоятелей местных православных церквей. Точно так же поступают и прочие главы православных церквей, существующих сегодня в мире. Но такое единство не отменяет своеобразия национальных православных церквей. И в других странах существуют свои самобытные обычаи, особенности празднования Пасхи. Есть очень яркие особенности, действительно запоминающиеся. Некоторые из них связаны с историческим прошлым этих православных стран. Например, Сербия, Болгария и Греция на протяжении долгого времени находились под турецким пленением. Там в течение веков был запрещен колокольный звон. Поэтому сегодня, если вы посетите православное богослужение в какой-либо из этих стран, вы услышите, что наряду с колокольным звоном активно стучат в деревянные била. Так называются длинные деревянные палки, в которые стучат молотками. Это напоминание о тех годах, когда данные народы находились под турецким пленом, и там было запрещено звонить в колокола, в том числе и на Пасху. Есть и другие очень своеобразные обычаи в православных странах. Например, если вы приедете на Пасху на остров Корфу, вы увидите, что после пасхального богослужения люди расходятся по домам, а потом начинают из окон своих квартир и домов выбрасывать на улицу глиняные горшки. И этот грохот от падения горшков напоминает о грохоте от падения камня, который ангел отвалил от гроба Христова в преддверии Его Воскресения.

Многие думают, что Пасха – в первую очередь крашеные яйца и кулич. Как Вы считаете, достаточно ли этого? Стоит ли святить продукты тем, кто не ходит на пасхальное богослужение, или это не принципиально?

Антоний Борисов:

На этот вопрос я постараюсь ответить не как преподаватель духовной академии, а как священник. Я, как и все православные священники в России, в Великую Субботу служу, веду богослужение, освящаю куличи, крашеные яйца, творожные пасхи – все те замечательные продукты и пищевые символы праздника, которые у нас принято освящать в этот день и в сам день Пасхи. Я вижу людей, которые приходят на службу сразу с утра, принося с собой куличи, яйца, пасхи. Есть люди, которые приезжают только для того, чтобы освятить эти продукты. Для меня, условно говоря, нет разницы между людьми, которые стояли в храме с утра, и теми людьми, которые приехали уже после, только для того, чтобы освятить эти продукты. Ко всем людям, которые приезжают к нам, наша церковь относится доброжелательно. Всех мы рады видеть в этот светлый день в преддверии Пасхи. Единственное, что хотелось бы сказать – освящение куличей, пасх, крашеных яиц – это обычай, который должен нам напоминать о том, что Пасха Христова – это праздник, когда Господь нам дает великую радость, великую счастье своего Воскресения, радость пребывания с Богом. Куличи, крашеные яйца, творожные пасхи – это в каком-то смысле вознаграждение, связанное с этим славным и радостным днем. Вознаграждение за понесенный труд поста. И, конечно же, такова человеческая психология – что любая награда дороже, когда ты ее получил не просто так. Когда ты ради нее потрудился, когда ты совершил пусть небольшой, но все же подвиг – подвиг поста. Поэтому мы, конечно же, рады видеть всех в день Пасхи в наших храмах. И рады всем тем, кто приходит, даже не постившись, освящать куличи, крашеные яйца, творожные пасхи и прочие пищевые символы праздника. Но хотелось бы напомнить, что люди в каком-то смысле сами себя лишают главной составляющей пасхального праздника – что кулич и яйца будут вкуснее, и все остальное будет восприниматься ярче и ближе к сердцу только после поста, после того, как потрудишься и принесешь Богу этот подвиг. Поэтому очень хотелось бы, чтобы освящение пищевых символов Пасхи было все-таки не самоцелью, не культурным атрибутом, а следствием того пути, который человек проходит до Великой Пасхи.

Валентина:

Как провести последние дни перед Пасхой, особенно пятницу, а также сам праздник?

Антоний Борисов:

Я священник женатый, у меня есть семья. И я понимаю, что в Пасху очень сложно отвлечься от суеты, каких-то бытовых забот. Нужно успеть сходить в магазин, купить подарок для тех людей, которые нам дороги, чтобы поздравить их с Пасхой. Конечно, нужно и дома убраться, и что-то вкусное к празднику приготовить, чтобы порадовать домашних. Но все-таки это самые важные дни в году, когда мы прикасаемся к тайне Воскресения Христова. Тайне, которую нам в этой жизни приходится постигать со стороны, но с которой нам самим когда-то придется столкнуться, когда мы перейдем границу между земной жизнью и жизнью вечной. Когда мы сами на своем опыте узнаем этот переход из одной реальности в другую. Сегодня, находясь в предпасхальных днях, нужно побыть наедине с собой, наедине с Богом, побыть в молитве. Готовиться не только в плане бытовом, житейском. Если уж мы беремся вытирать пыль у себя дома, пытаясь приготовиться к празднику – давайте от всего лишнего, от наносной пыли, которая в душе перед праздником скопилась, попытаемся избавиться. Избавиться от нее можно при помощи исповеди, укрепить нашу душу при помощи причастия, придя в храм, начав именно в храме праздновать светлое Христово Воскресенье, чтобы все у нас в жизни было правильно и расставлено согласно верным приоритетам и ориентирам. Потому что если праздник этот будет жить в нашей душе и в нашем сердце, то и в плане житейском, бытовом он будет выглядеть значительно более насыщенным, ярким и наполненным, чем, к сожалению, иногда бывает.

Светлана Семеновна:

Долгое время в советские годы была традиция посещения кладбищ в пасхальное воскресенье. Стоит ли это делать, и противоречит ли это церковным канонам?

Антоний Борисов:

Церковным канонам это не противоречит. Более того, если вы приедете в нашу церковь, то увидите, что там есть такой обычай – после пасхального богослужения идти в пещеры, где в течение веков хоронят умерших монахов, и там совершается поминовение усопшей братии. Зайдя в эти пещеры, где лежат многие поколения монахов, братия произносит «Христос Воскресе» этим ушедшим поколениям, разделяя с ними радость пасхального воскресения. Обычай посещения кладбища вызван нашим общим советским прошлым, когда храмов не было, они были разрушены или закрыты. Возможности посетить богослужение просто не было. А кладбище оказывалось местом, с одной стороны, связанным с чем-то духовным. Было ощущение, что хотя бы на кладбище можно увидеть крест, именно на кладбище можно побыть в месте, где тебя никто не будет трогать, не придут комсомольские отряды, не будут говорить тебе об идеологии государства. На кладбище можно побыть наедине с собой и мысленно побеседовать с душами ушедших родственников. Конечно же, это было вынужденное явление. Ничего плохого нет в том, чтобы ходить на Пасху на кладбище и посетить могилы родственников. Другое дело, что все должно сопровождаться рассуждением и пониманием, зачем мы это делаем. Все-таки было бы правильным сначала пойти в храм, начать именно в храме празднование светлого Христова Воскресения, а потом, конечно, можно поехать на кладбище и разделить этот праздник с теми людьми, кто когда-то рядом с нами жил и по-прежнему дорог.

Август - время вступительных экзаменов в духовных школах Русской Церкви. О своем поступлении в Московскую семинарию рассказывает священник Антоний Борисов, заместитель проректора по научно-богословской работе МДА.

Желание поступать в семинарию у меня возникло спонтанно. Дело в том, что до 9-го класса я хотел поступать на факультет журналистики. Но потом все изменилось. Летом перед 10 классом мы с отцом и дядей поехали в Троице-Сергиеву лавру. Это было накануне праздника Изнесения Честных древ Животворящего Креста Господня. В Лавре мы оказались в то время, когда был открыт академический Покровский храм - туда мы и попали на службу. До сих пор вспоминаю этот момент - в храме я увидел ребят в кителях и понял, что хочу быть таким же, как они. Желание это меня больше не оставляло, а мысли поступать на журфак или филфак исчезли. Но не все было просто: отец был «за» мое поступление в семинарию, мама - «против». Ей казалось, что священнический путь не для меня. Но вскоре все успокоилось, и оба были согласны с моим выбором.

Тут возникла проблема иного плана. На момент моего выпуска из средней школы (тогда шел 2002-й год) еще действовало правило, по которому в семинарию не брали людей моложе 18 лет. Мне было 17, и сразу поступать в семинарию я не мог - так что год надо было заниматься чем-то еще.

К счастью, тогда в Православном Свято-Тихоновском богословском институте (он еще не был гуманитарным университетом) существовал богословско-пастырский факультет, на котором можно было получить знания, которые могли бы пригодиться в дальнейшем богословском образовании. Так что сперва я поступил туда. А через год забрал документы и поехал поступать в Московскую духовную семинарию. В ПСТГУ я не остался учиться по той простой причине, что перспектива с рукоположением там была очень неясной (сейчас совсем не жалею о том, что ушел - никто из моих бывших однокурсников по ПСТГУ сана не принял). А с семинарией все было понятно - кто там учится и у кого есть желание принять сан, того точно рукоположат.

Когда я приехал в семинарию на вступительную сессию, первое слово, которое вертелось в голове, было слово: «Ужас!». Общежитие под «кодовым названием» чертоги, в которое нас поселили, - это бывшие царские конюшни. В каждой комнате проживало порядка 20 человек, ни у одной не было входной двери. К тому же люди, которые жили в этих чертогах, были из разных стран, представляли разные культуры, так что ориентироваться в том, что происходит, было сложно. Помню, как один мой будущий однокурсник (сам он из Молдавии) появился на пороге комнаты и спросил с ярко выраженным акцентом: «Есть тут кто из Кишинёва?» Вообще, примерно одна десятая из тех, кто приехал поступать, собрали вещи и уехали на первый же день. Видимо, поняли, что приехали не туда и все это не для них.

Лично я вещи собирать я не стал, хотя после вузовской «вольности» семинарские порядки сразу «привели в чувство». Сразу стали ощущаться дисциплинарные требования - необходимость следовать очень жесткому расписанию, нести тяжелые хозяйственные послушания. Преподаватели очень взыскательно относились к тому, насколько хорошо студенты были подготовлены и насколько четко они выражали свои мысли. А еще было понятно, что оценка абитуриента происходит не только во время экзаменов, но, фактически, круглосуточно: дежурные помощники пристально наблюдали за нами. И вообще весь ход жизни построен так, чтобы выявить наиболее достойных поступления.

Все это давало понять, насколько ответственно нужно было относиться к учебе в семинарии.

Каждое утро во время вступительной сессии начиналось с Литургии. Встать нужно было самое позднее в 7 часов утра. После службы был завтрак, и потом мы сразу шли на экзамены или собеседования. Экзаменов сдавали 4 или 5 и примерно столько же собеседований, так что во время вступительной сессии каждый день мы что-то сдавали, с кем-то беседовали.

Во время собеседований больше оценивали не знания, а самого человека. К примеру, на собеседовании с проректором по воспитательной работе архимандритом Саввой (Базюком) надо было ответить на два вопроса - по Уставу и Библейской истории. Отец Савва вызывал по одному и у каждого спрашивал одно и то же, так что, стоя в очереди, можно было выучить то, что следует отвечать. И было понятно, что оценивает он не знания, а человека, который к нему приходит.

После экзаменов и собеседований мы шли на обед и потом несли хозяйственные послушания. Запомнилось, что мы разгружали строительные леса, которые привезли из Дивеевского монастыря. Шел дождь, было холодно, и мы таскали эти тяжелые трубы.

В последний день вступительной сессии мы пришли в Актовый зал и старший помощник проректора по воспитательной работе отец Мелетий (Соколов) зачитал списки поступивших. Мою фамилию он пропустил… Сердце у меня ёкнуло, но тут отец Мелетий поправился и все мою фамилию прочитал. От сердца тогда отлегло.

Абитуриенты, которые действительно хотели поступить, утром перед литургией ходили на братский молебен, который служится у мощей преподобного Сергия. А после прочтения списков те, кто был зачислен, пошли в Троицкий храм благодарить преподобного за то, что поступили.

О тех днях, несмотря на все пройденные испытания, у меня остались сам лучшие воспоминания. Вступительные экзамены, а затем восемь лет обучения в стенах семинарии и академии стали для меня и моих однокурсников настоящей школой церковной жизни, благодаря которой многие из нас решились на священническое служение Церкви.

В России мы настолько привыкли к некоторым моментам церковной жизни, что думаем — точно так же, как и у нас, обстоят дела в иных православных странах. На самом, деле различия между нами и, например, православными греками имеются подчас в самых, казалось бы, простейших вопросах.

И вот вам один из наиболее ярких примеров. Православные греки не носят нательных крестов. Как же так? — спросите вы. Как можно считаться православным христианином и не носить на шее креста — видимого знака принадлежности к Церкви. Оказывается, можно.

В Греции, в отличие от России, так и не сформировалась традиция носить нательный крест. В Русской Церкви нательный крестик надевается на шею человека во время таинства крещения и носится потом всю оставшуюся жизнь. Но если внимательно посмотреть текст чина крещения, там вы не найдете никакого упоминания о том, что на шею крестившегося нужно повесить крест. Это благочестивый обычай, появившийся у нас сразу после Крещения Руси.

Ношение нательного креста стало у нас видимым выражением слов Христа — «кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною». Но была и политическая причина. Язычество на Руси жило еще несколько веков после события Крещения, несмотря на гонения, которые на него устраивала тогдашняя власть. Ношение нательного креста было показателем — принял человек крещение или нет.

В Греции, которая стала христианской страной значительно раньше России, ситуация была несколько иной. Практически все первые христиане в Греции прошли через языческие гонения. Многим из них римские власти выжигали крест на груди в качестве наказания за верность Христу и нежелание признавать императора богом. Потом, когда гонения стали менее суровыми, греческие христиане стали подражать первым мученикам и начали делать себе татуировки на груди в виде крестов. Носить крест на шее они опасались — язычники могли сорвать его и осквернить. Традиция делать крестовую татуировку существовала недолго, и в немного измененном виде сохранилась только у коптов. Эти египетские христиане, которые, правда, в общении с Православными Церквами не состоят, до сих делают себе татуировку в виде креста на правой руке.

Греки же, отказавшись от изображения креста на груди, так и не приняли традицию носить крест на шее. Православные греки рассуждают так — во время крещения их, как и всех православных, крестообразно помазывали святым миром. С этого момента они несут на себе духовный крест, печать благодати, видимого подтверждения для него не требуется. Таким образом, наша и греческая традиции друг другу не противоречат и позволяют под разным углом взглянуть на подвиг христианской жизни.